Право на легенду

— Дальше, как раз то, что меня интересует. Это уже из другой тетради: «…Война привела меня в этот город, и кто знает, может, мы с Катей и Павликом надолго станем северянами. Я досадовал: мне было обидно в такое время плавать на «бензобочке» — иначе я просто не мог назвать судно, командовать которым мне предстояло. И вот несколько дней назад я принял «Северострой». Можно разводить руками при виде нелепой надстройки, грубых сварных швов и торчащих повсюду заусениц, но мне не хочется сетовать на судьбу.

Я видел завод, на котором было построено мореходное судно — в довоенных условиях я вряд ли бы решился отремонтировать на таком заводе лебедку; я видел людей, месяц не выходивших из цехов, говорил с ними, и то, что я услышал, мне кажется почти фантастикой.

На завод поступил заказ: построить танкер. Заказ срочный, но чертежей и расчетов не было. Все нефтеналивные суда, державшие эту линию, ушли на запад еще в начале войны, и побережье буквально задыхалось без горючего. Нужен был танкер. И в самые короткие сроки. Когда главный инженер завода собрал специалистов и рассказал им, что предстоит сделать, кто-то вздохнул: «А самолеты нам заказывать не думают?» Потом начался «настоящий детский сад», как сказал мне мастер Алексей Акатин. В порт на несколько дней зашел старый танкер, постройки еще чуть ли не начала века, и все, кто был свободен, облепили это судно и стали снимать с него «чертежи». Измеряли, срисовывали, прикидывали — как бы это себе приспособить? — и через несколько дней «проект» был готов.

Я не представляю себе, как с такой документацией можно было построить танкер. А его построили. И я стараюсь не замечать швы и заусеницы, потому что это — судно, оно плавает и будет возить этим людям горючее и мазут!

Акатин, когда мы подписали все бумаги, сказал: «Если крейсер понадобится, вы хоть за неделю предупредите, а то ведь подходящего-то крейсера поблизости нет. Придется командировку выбивать».

Катя устроилась секретарем. Смеется: «И зачем я искусствоведческий кончала, мне бы сейчас стенография больше пригодилась». Ничего, и стенографии научится.

Через неделю первый рейс в Находку…»

— Вот такие дела, — сказал Кулешов, закрывая тетрадь. — У Жени еще письма Вершинина к сыну остались, вроде как бы письма в будущее, к взрослому сыну. И другие записи разные.

— Сережа, — попросил Жернаков. — Если можно, ты мне эту тетрадку потом на денек дашь? А я у себя покопаюсь в столе, может, чего и разыщу про танкер.

— Да, конечно. Тем более что это ведь не моя находка, Женина. А я постараюсь разузнать о Вершинине как можно больше. Судьба у него интересная. Хотя документальная основа здесь уже не так важна. Важна суть… Знаете, Петр Семенович, — Кулешов доверительно придвинулся к Жернакову, — вам первому признаюсь. Хочу роман написать. Или повесть большую, как получится. Давно уже хочу. О нашем городе, о заводе. Может быть, даже о вас.

— Да ты обо мне уже раз десять писал, — поморщился Жернаков.

— Да нет, я не о вас конкретно, не в форме очерка. Просто, вы можете послужить моделью, натурой, что ли. А уж как я вами распоряжусь, какую вам биографию уготовлю — это мое дело! И вы даже пикнуть не сможете, потому что на бумаге будете уже не вы, а некий образ, который мне целиком подчинен! — Он улыбнулся, развел руками, как бы говоря, что это, конечно, шутка, но кое-что в этой шутке правда. — Вот и Вершинин. Я, разумеется, напишу о героических рейсах «Северостроя» — обязательно напишу! — но мне сейчас Вершинин дорог уже не как реальный человек, а как герой будущей повести.

— Что-то я не очень понимаю. А чем же твой герой будет отличаться от живого Вершинина?

— Чем? Отличаться он, может, и не будет, а вот простор для моего толкования тут огромный. Понимаете, какое дело… Писатель счастлив уже тем, что он может воссоздать события, которых не было, но которые могли бы быть, Может творить добро и наказывать зло, распоряжаться судьбами людей, делать их счастливыми, протягивать руку помощи в нужную минуту. В жизни это много труднее, не правда ли?

— Правда-то оно правда, — согласился Жернаков. — В жизни, конечно, труднее. Вот только я книгу иногда читаю, и удивляюсь: вроде похоже, а выдумка. Может, потому что писатель, как ты говоришь, больно много распоряжается? Захочет — накажет, захочет — простит… Ты вот книгу пишешь. Хорошо. А как бы ты в ней, например, Замятиным распорядился? В книге, ты сам говоришь, легче.

— Замятиным? — Кулешов встал и размашисто заходил по комнате, благо столовая у Жернаковых была словно коридор. — Понимаю, Петр Семенович, вам это интересно. Но ответить сразу затрудняюсь. Давайте подумаем. В книге Замятин… Ну, мог бы стать для меня отправной точкой для больших раздумий на большую тему, — он усмехнулся, — для раздумий по большому счету, как у нас выражаются. А в жизни… В жизни я воспользовался правдой факта. Вот он, голый факт: было такое? Было! Несет этот факт воспитательную нагрузку, можно, оттолкнувшись от него, сделать определенные выводы? Можно. Пусть в ограниченных масштабах, но все же выводы. И я их сделал.