Право на месть

Его отпустили нескоро, феномен исчезновения магии остался неразгаданным, сам феномен окрестили магической аномалией, описали в очередном учебнике и на том дело закрыли. Но архиепископ упорно цеплял на секретаря новые и старые разработки, которые с таким же постоянством переставали работать через малый промежуток времени.

Брат Зо относился к этим изысканием с полным безразличием, на что глава церкви злился с удручающей регулярностью, а последствия его дурного настроения отливались всем прочим на расстоянии полулиги от его злобного преосвященства. Исключением был брат Зо, который кротко сносил громы и молнии, невозмутимо кланялся, давая понять, что всё понял. Если ему дозволяли, он удалялся с возмутительно невозмутимым лицом. А если не дозволяли, то смиренно опускал глаза долу, молча проваливаясь в медитативный транс.

Маги Ковена часто приглашали брата Зо на исследования новых заклинаний, скромный монашек сидел рядом с экспериментатором, задавал самые неожиданные вопросы, участвовал в обсуждениях. Чаще всего его вежливо или не слишком вежливо выпроваживали восвояси, но бывали случаи... Благодаря его странным вопросам и дотошности, настоящему пылу исследователя, помешанного на точности формулировок, магов осеняли идеи, именуемые ими без ложной скромности гениальными. И тогда на маленького монашка проливался золотой дождь - в прямом и переносном смысле!

Золото он честно принимал и хранил в месте, найти которое пока никому не удалось. Все полусерьёзные попытки его преосвященства отыскать «клад» своего секретаря успехом не увенчались, что добавляло ещё один тяжёлый камешек в копилку недоверия его преосвященства.

Но теперь, обретя некоторую свободу, брат Зо вознамерился потратить золото на книги. Добрый брат Фоний назвал ему несколько лавок, торгующих старыми книгами, указал к ним дорогу, так что чрезвычайно обрадованный нежданным отпуском монашек заранее мечтательно щурился.

Кто ведает, какие именно находки ждут его среди сокровищниц мудрости людей и нелюдей. Более всего ему хотелось приобщиться к мудрости второго короля эльфов, луноликого Алинниана - его «Максимы» ещё два столетия назад были редкостью. Но вдруг ему повезёт?

Брат Зо степенно прошёл в оружейный зал, благоговейно опустил меч патрона на подставку из морёной шелковицы, поправил неловко улегшийся клинок. Всё-таки подставка не предназначена для меча такой длины, но слишком уж много чар встроено в дерево, чтобы легко поменять ложе для родового клинка.

Собственную перевязь с дюжиной ножей он снимал только на ночь. Горский дикарь есть горский дикарь, брат Зо ухмыльнулся: как его только не называли. Горцы вешают оружие на стену в родном доме, в домах побратима и нареченной невесты - и всё! Остальные дома считаются не дружескими независимо от мнения окружающих, самим горцам мнение этих окружающих не казалось идущим к делу. Разве его преосвященство, глава Ковена, ему друг?

Его магичество долго бился с «диким горцем», прямые распоряжения оставить оружие дикарь игнорировал. Попытки проучить дикаря магией наказаний окончились известным результатом. Но вот прямые действия охраны по изъятию оружия окончились более плачевно: три сломанных руки, раздробленный локтевой сустав, две выбитые коленные чашечки, походя свернутая шея арбалетчика, так неосмотрительно потянувшего болт из колчана, и один временный паралич всего тела самому прыткому.

Этот клятый горец не воспользовался оружием, ему хватило двух собственных рук и одной ноги - правой. Его магичество понял намёк и решил, что семь покалеченных монахов-воинов и один покойник слишком большая цена и отступился. Зато стал использовать смиренного брата Зо в собственных воинских тренировках. Впрочем, попытки архиепископа обучиться его манере боя ни к чему не привели, знающие люди объяснили главе церкви, что начинать следовало с детского возраста, выносить каторжные тренировки тела и немыслимые тренировки духа с малых лет.

Архиепископу снова пришлось отступиться, скрежеща зубами, ведь клятый брат Зо не соизволил самолично объяснить патрону тщетность его попыток освоить невозможное. Напротив, он терпеливо пытался изложить философию воина-горца, перемежая оную тренировками по их, горцев, методе. Метода и философия казались его преосвященству вопиющей ересью, а чаще всего - тупым идиотизмом, и он навсегда оставил попытки освоить горскую технику боя, которая оказалась, к тому же, вовсе не горской, а практиковалась в единственном хасунском монастыре.

И вообще, маленький монашек чрезвычайно раздражал его преосвященство. Как, ну скажите, во имя Творца-Вседержителя, КАК можно выразить бездну чувств поворотом головы, демонстрируя при этом совершенно невозмутимую физиономию? Даже поклоном монашек был способен сказать многое, чаще всего его магичеству чудилось отстранённое осуждение, а уж во время казни ведьмы... Его магичество ощутил некое неудобство, сродни тому, когда применяешь неудачное заклинание... или пытаешься исправить плохое заклинание ученика.