Право на месть

Ноги Ласковина начали дрожать. Это был очень скверный признак. Низкие стойки и быстрые уходы в сторону – его основная защита. Почти двукратная разница в весе не позволяла Андрею блокировать удары противника. Только уклоняться и отступать.

Удар сбоку зацепил плечо Андрея, и он потерял равновесие. Позади – стена. Уйти в падении невозможно. Андрей попытался, выбросив вперед правую ногу, резко нырнуть вниз, но не успел. Кулак Хана угодил ему в грудь, сбив дыхание и отбросив к стене…

– Один – к пятидесяти! – Крик букмекера пробился сквозь азартные возгласы зрителей.

– Десять тысяч! – Корвет был единственным, кто ставил на Спортсмена. С тем же успехом он мог бы сказать: сто тысяч. У него не было денег, чтобы оплатить ставку. Но букмекер и не требовал у него наличных: Корвет представлял «тобольскую» группировку.

Десять тысяч долларов лишь на одну минуту удержали «падение курса» Спортсмена.

– Один – к восьмидесяти!

…Следующий удар Хана был направлен Ласковину в лицо. И рассчитан точно: голова Андрея, отброшенная назад, приложилась бы затылком о стену. Ласковина спасла слабость. После удара в грудь ноги его подкосились, и он осел вниз. В стену угодил кулак Хана.

– Пятьсот – на Спортсмена.– Берестов вложил пять сотенных бумажек в руку расторопного паренька. Тот чиркнул в блокноте. Берестов представлял сам себя.

Хан издал неопределенный звук и затряс рукой. Должно быть, повредил запястье.

Ласковин, «плывя», клонился вперед, но реакция на открывшегося противника была вбита в него на уровне рефлекса. Толчок – и, падая; Андрей достал-таки соперника, врезал ему головой в пах.

Хан запыхтел, как прохудившийся паровой котел, отшатнулся назад. Широкое лицо его приобрело оттенок вареной свеклы…

Ласковин стоял на четвереньках, моргая и пытаясь сообразить, что делать дальше.

«Убей тварь!»

Ласковин начал подниматься. Ему казалось – очень медленно.

«Убей тварь!»

Легкие Андрея работали с такой силой, что ныли ребра.

«Убей!»

Собрав остатки сил, Ласковин принял фудо-дачи. С каждым вдохом в него вливалась энергия.

Хан не нападал. Краска понемногу сходила с его лица. Андрей увидел, как рот его открылся: Хан выплюнул на пол калу. Губы Хана разъехались, показав крупные желтые зубы: он улыбался.

«Убей тварь!»

Ярость утроила силы Ласковина. Ноги его снова стали легкими и упругими, тело послушным. Андрей втянул воздух через сжатые зубы… и прыгнул!

Вот чего Хан никак не ожидал. Левая рука его вскинулась вверх, защищая подбородок от правой ноги Ласковина… и, обойдя блок сверху, левая, толчковая нога Андрея пяткой обрушилась на переносицу противника…

Зал застыл. Затаил дыхание. Воцарилась абсолютная тишина. И в этой тишине – глухой удар, от которого тяжелая голова Хана дернулась назад, а сам он попятился, заваливаясь на спину, потерял равновесие и с грохотом опрокинулся на вздрогнувший пол. Хан упал!

Хриплый выдох из десятков глоток слился в один звук… и перешел в такое же слитное «ах-ха!»

Ласковин тоже упал. Последняя атака вычерпала его досуха.

Теперь все зависело от того, кто поднимется первым.

Первым встал Хан! Медленно перекатившись на живот, он поднялся сначала на колено, потом во весь рост, возвышаясь каменным идолом над распластавшимся у него в ногах соперником. Да, Хан уязвим. Доказательством тому – две струйки крови, текущие из его ноздрей. Даже камень поддается воде. Но поток иссяк.

Хан одну за другой содрал перчатки, наклонился и, схватив Ласковина за волосы правой рукой, оторвал от пола. Андрей смотрел обессмысленными глазами. Вряд ли он видел своего врага. Хан выплюнул ему на грудь сгусток крови и не спеша отвел левую руку назад…

Глава восемнадцатая

Наташа никак не могла уснуть. Она включила телевизор. Пятый канал. Новости. Наташа пришивала заплатку на разрезанный рукав плаща и не очень внимательно слушала, какие культурные мероприятия развлекли сегодня петербургскую публику. Главным событием был приезд героини одного из «мыльных» сериалов. Потом последовало сообщение о большом поп-шоу в «Октябрьском» и… «сегодня в Никольском соборе состоялось отпевание хорошо известного в городе человека, иеромонаха отца Егория Потмакова…»

Наташа застыла с иголкой в руке. Как же так, ведь отец Егорий жив. И Андрей жив! Они ведь спаслись, оба!

Наташа пыталась понять, что еще говорит диктор, но слова почему-то не понимались. Она увидела бородатое, доброе и серьезное лицо священнослужителя в большом головном уборе, интерьер верхнего зала Никольского собора (Наташа узнала его), а потом крупным планом – мертвое лицо с лентой на лбу в обрамлении черного бархата. И горящую свечу над ним. Лицо Игоря Саввича Потмакова.

Наташа с силой вонзила иглу в ладонь. Боль была реальной. «Значит, я не сплю»,– подумала девушка.

Тем временем кадр в телевизоре сменился. Пошла криминальная хроника.

«Он мертв»,– подумала Наташа. Но почему? Как отец Егорий мог умереть, если Наташа точно знала, что он остался в живых? Может быть, она сошла с ума? Может быть, ни Потмаков, ни Андрей не приходили в ее дом?