Право умереть

– Да. Если вы желаете знать подробности, могу вам рассказать. Отец Ричарда Оулта, Бенджамин Оулт-младший, владел мебельной фабрикой, довольно крупной фабрикой. Он получил ее в наследство от своего отца, Бенджамина Оулта-старшего. Оулт младший умер лет десять назад. Дайте-ка вспомнить… – Лейтенант Сиверс закрыл глаза и опустил голову. Затем глянул вверх, на потолок. – Да, совершенно верно, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Почему вы не пишете? Не верите в пользу записей? Мы тут всегда все записываем.

– Я тоже записываю, когда это нужно. Братья, сестры?

– Ричард был единственным сыном.

– Но остается еще миссис Оулт. Где она?

– Не знаю, и вряд ли кто знает. Может быть, вам поможет адвокат Литтауэр, Эрнест X. Литтауэр. Он вел ее дело, когда она продавала фабрику.

Я вынул блокнот и сделал запись. В Эвансвиле действую, как римлянин.

– Мне необходимы все подробности, которые вы знаете, – сказал я. – Я не задерживаю вас?

– Что вы! Я свободен. Во всяком случае, пока по телефону не сообщат о каком-нибудь происшествии.

– Надеюсь, этого не случится. Когда же миссис Оулт продала фабрику?

– Около трех лет назад. Ее супруг умер, и она переменила название фирмы на «М. и Р.Оулт». «М» – означало Марджори, а «Р» – Ричард. Затем, года через два после самоубийства Ричарда, она все распродала и покинула город. Насколько мне известно, она ни разу не приезжала сюда, и где она теперь, я не представляю. Вы знаете стенографию?

– Только из вежливости можно так оценить мои каракули. Благодарю вас. Если не ошибаюсь, Ричард поступил в Гарвардский университет?

– Кажется, да. Дайте вспомнить… – Он закрыл глаза и мгновение спустя сказал: – Да, туда.

– Не известно ли вам, случайно, навещала ли его там миссис Оулт?

Он склонил голову набок и воззрился на меня.

– Послушайте, может быть, я кажусь вам олухом, закостенел в этой глуши, но до десяти я считать умею. Все это чепуха – подробности, которые могут знать близкие Ричарда. Давайте лучше говорить откровенно, а?

Я кивнул.

– Конечно, но я вовсе не хитрю перед вами. Если бы вы мне сказали, что она находится здесь, в Эвансвиле, я бы и пальцем не пошевельнул, чтобы встретиться с ней. Так она навещала его в Гарварде?

– Не знаю. Знаю только, что она души в нем не чаяла.

Я затаил дыхание.

– Мне неприятно начинать этот разговор… Я даже не хотел просить вас, но это необходимо. Обрисуйте ее внешность.

– Так я и думал, – сказал он.

– Надеюсь, что вы будете думать так же и после того, как обрисуете ее.

– Что ж, три года назад она весила фунтов сто сорок. Возраст под пятьдесят или чуть больше. Рост – пять футов с половиной. Каштановые волосы с проседью. Глаза карие, очень близко посаженные. Небольшой рот. Длинный тонкий нос, очень тонкий. Острый подбородок. Достаточно.

– Я не умею говорить комплименты, – ответил я, – но даю голову на отсечение, что вы наилучший устный портретист южнее Северного полюса! Я сэкономил бы уйму времени и нервов, если бы сразу спросил вас об этом. Еще один вопрос. Не согласились бы вы совершить со мной прогулку в Нью-Йорк? Все расходы за мой счет, обслуживание по первому классу, как почетного гостя.

– Какие могут быть сомнения! Конечно, согласился бы! Но ведь я являюсь служащим города Эвансвиля… А что вам нужно от мисс Оулт?

– Вы являетесь слугой закона и правосудия, и ваша помощь необходима для опознания убийцы. Вы видите, я высовываю шею из панциря. Если вы обратитесь в полицейское управление Нью-Йорка, то мое имя будет смешано с грязью, и я сомневаюсь, что в этом случае понадобятся ваши услуги. Если вы отправитесь со мной, то тем самым сослужите хорошую службу закону, а если понравится, то проведете в Нью-Йорке денек-другой. Если же вам захочется лицезреть себя на страницах прессы, то тираж «Газетт» более миллиона экземпляров. Но если Эвансвиль не может и часа просуществовать без вас…

– Незачем паясничать, Гудвин. Вы уверены, что Марджори Оулт является убийцей?

– Моя шея высунута достаточно далеко.

– Когда вы уезжаете?

– В пять часов вечера, самолет из Луизвиля. У меня машина, которую я взял там напрокат. Мне осталось только задать адвокату Литтауэру несколько вопросов. – Я поднялся. – Давно ли вы служите в полиции?

– Двадцать шесть лет.

– Какого же черта! Вам не перед кем отчитываться. Оставьте ключи в столе и дело с концом! Выезжаем в тринадцать тридцать. Договорились?

Он не мог решиться, сказал, что позвонит мне около полудня, но по его глазам и по тому, как он пожал мне руку, я был уверен, что обратный путь домой я совершу не в одиночестве.

Было ровно три часа ночи, когда я, заказав разговор с Нью-Йорком на семь сорок пять, залез под одеяло в своем номере.