Право выбора

Таня слушала его с глубочайшим вниманием. Она как-то на лету схватывала все это. По вечерам зубрила синхроническую таблицу культур.

— Зачем тебе?

— Интересно. Знаешь, кто ее составил? Доктор исторических наук Клюквин, начальник Евгения Ивановича! Пятьдесят лет составлял.

— А кто такой Евгений Иванович?

— Как кто? Жбанков. Замечательный человек.

— Что ж в нем такого замечательного?

— Умница. Ему всего тридцать два года, а он уже профессор.

— Попробовал бы твой профессор сдать в рывке сто пятьдесят килограммов.

— А зачем ему это? У него ум.

Я не сердился. Посмеивался. Ведь я знал Таню еще в ту пору, когда она была глупенькой девчонкой, принимала любое мое слово на веру, преклонялась предо мной. Теперь мне нравилась самостоятельность ее суждений, ее желание учиться, в чем-то превзойти меня. Мы сильно любили друг друга, любовь была проверена годами, и я не мог унизить Таню ревностью.

— Представь себе: скажем, приезжает в наш лагерь сам доктор Клюквин, мировая величина в исторических науках, и обращается ко мне…

— Дура ты, Танька. Клюквин никогда не приедет в ваш лагерь. Он в стране Никарагуа ищет клад инков.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю.

Но знаменитый Клюквин, член-корреспондент Академии наук, крупнейший специалист по каменному и бронзовому векам Европы и Азии, приехал. И это почти невероятное событие произошло благодаря Тане.

Престарелый доктор погладил Таню по голове и сказал: «Молодец, девочка».

Иногда невольно становишься философом и начинаешь рассуждать о таких вещах, как случайность и закономерность. Какова она, закономерность жизни? И какую роль играет в ней случайность? Случайность может быть счастливой. А может быть и дурной. И опять же одна и та же случайность для одного оказывается счастливой, а для другого…

Жил себе человек, работал, любил, решил жениться, и вдруг в эту стройную картину вторгается нелепейшая случайность — и все идет кувырком…

Началось вот с чего.

Профессор Жбанков спросил у Тани: не слыхала ли она от старых людей о древних могилах, которые должны находиться где-то в этих местах.

— Есть тут один распадок… — сказала Таня. — Я покажу вам.

Раньше мы с Таней часто встречались в том распадке. Но нам не было дела до серых сланцевых плит, вытянутых цепочкой с севера на юг…

Раскопки первой же плиточной могилы — и неслыханная удача: парное погребение. Великолепно сохранившийся скелет женщины, золотой проволочный спиральный браслет, бирюзовые и сердоликовые ожерелья. Сохранились остатки одежды погребенной, обшлага рукавов были украшены белыми цилиндрическими бусами. Рядом со скелетом женщины — скелет мужчины.

Одна такая находка могла произвести фурор в ученом мире. Но Жбанков оказался на редкость удачливым человеком: здесь же, в распадке, он обнаружил развалины какого-то дворца.

Понаехали корреспонденты. Имя Тани замелькало на страницах газет и журналов. Один из центральных журналов поместил ее цветную фотографию. И пошло, и пошло. Ученик известного скульптора воссоздал в гипсе облик людей той далекой поры, и все увидели, что и тогда женщины и мужчины были прекрасны.

Все эти находки связывались с именем Тани, журналисты неизвестно почему окрестили ее Таежной Ундиной.

Я радовался за Таню и злился. Она неожиданно заявила:

— Видишь, что творится? Мы едем с тобой в Москву!

— Это еще зачем?

— Как зачем? Профессор Жбанков предлагает мне сдавать в университет на исторический факультет. Обещает поддержку.

— А я что буду делать в Москве?

— Сдавать экзамены.

— Куда?

— Как куда? Со мной. На исторический.

— Без подготовки? Да и ты без подготовки.

— Не пройдем — поступим на подготовительные.

— А свадьба?

— Потом. Успеем.

Нет, ни в чем она меня не убедила. Но ее уже занесло. Девчонка вдруг открыла в себе тягу к историческим наукам. А скорее всего, тягой заразил профессор Жбанков, и у нее закружилась голова от блестящих перспектив.

— Вас уже не вычеркнешь из истории археологии, — напевал он ей лукавые песни. — Подобные находки случаются не так уж часто. Вы сделали выдающееся археологическое открытие.

Поправ все, мы уехали в Москву. Таню приняли безо всяких. А я, как и следовало ожидать, завалился. Родион Угрюмов, который в это время кончал институт в Москве, измывался:

— Запомни: археология берет свое начало в могильниках и гробницах; уж если у тебя такое пристрастие к могилам, то помогу устроиться на более «живое» дело — сторожем Ваганьковского кладбища. Дурень, на физико-математический подавать нужно было, ведь еще в тайге всё книжки по физике читал.

— А ты пойди к Клюквину, — посоветовала Таня. — Может, разрешит пересдать. Ты же уволенный в запас воин, должны быть льготы.

И впервые я поступился своим человеческим достоинством. Во имя любви. Вырядился в морскую форму, навесил две медали — за трудовую и за воинскую доблесть, прихватил даже дипломы за спортивные успехи.

Клюквин терпеливо меня выслушал. Он был мудр, этот старик с молодым острым взглядом. Сказал с легкой грустью:

— Вы не любите историю и вряд ли полюбите ее. Поищите себя в другом деле.

— Я хотел бы на исторический! У меня особые обстоятельства…