Живем мы в век гласности; казалось бы, при условии гласности, свободы печатного слова, не должно быть неясности, недоговоренности, туманности, если только люди говорящие и пишущие сами ясно сознают, что говорят и пишут. Ведь если мысль не ясно сложилась в голове, то не следует ее и высказывать: к чему туман пускать по ветру? Однако же на деле выходит так, что куда ни посмотри — всюду встретишь эти туманные пятна, недомолвки, тонкие намеки на что-то неопределенное, слова, в которые можно по желанию влагать всякий смысл. Приходится догадываться, что туманными фразами тебе хотят сказать что-то такое, чего по цензурным условиям нельзя сказать прямо. Отсюда выработался особый язык условных выражений, намеков, язык, называемый прямолинейно мыслящими людьми «эзоповским». В этом языке имеются термины, которые означают многое такое, о чем нельзя, неудобно говорить вслух. Десять лет назад пущено было, например, словечко «освободительное движение» и свободно гуляло по газетным столбцам взамен слова хотя и иностранного, но всем понятного — «революция». Таковы же новые слова: «новый режим», «новая эра», кто пишет, тот знает, что надо понимать под этим словом в отношении, например, государственного устройства: это — «конституция»; но в последнее время понемногу взамен «нового режима» нет-нет и проскользнет словечко «наша конституция», — непременно «наша», чтоб отвести глаза цензурным аргусам: у нас-де совсем не то, что разумеют под конституцией в других странах, у нас — «самобытная» конституция, по идее древнерусской Царской Думы. Тут уже и цензор опустит перо с красными чернилами на кончике: нельзя придраться. Подождите еще года два-три: слово «наша» исчезнет и останется только слово «конституция». Можно бы написать целый том — словарь «эзоповского языка», и наши патриоты оказали бы немалую услугу русскому обществу, особенно простым русским людям, если бы взяли на себя труд составления такого словаря и от времени до времени пополняли бы его. Этим они значительно рассеяли бы туман, пускаемый газетами по адресу рядового читателя, не умеющего переводить с эзоповского языка.