Православие. Тома I и II

Учение о семи Таинствах впервые появляется на православном Востоке в третьей четверти XIII века, причем появляется именно в качестве попытки приспособления православного учения к католическому. В 1267 году император Михаил Палеолог направляет папе Римскому Клименту IV «Исповедание веры», целью которого было заключение унии с латинянами: в это «Исповедание» вошло учение о семи Таинствах, наряду с другими католическими догматами, в частности о чистилище и о Филиокве.

К тому же периоду относится упоминание о семи Таинствах в послании византийского монаха Иова (†1270): «Семь Таинств Святой Христовой Церкви по порядку суть следующие: первое крещение, второе харизма, третье принятие святынь Животворящих Тела и Крови Христовых, четвертое священство, пятое честной брак, шестое святая схима, седьмое помазание елеем или покаяние»^[49]

. В число семи Таинств, таким образом, включено монашеское пострижение, а елеопомазание объединяется с покаянием в одно Таинство.

В XIV веке о Таинствах говорят в своих сочинениях святители Григорий Палама и Николай Кавасила, однако ни один из них не дает список из семи Таинств. Такой список появляется лишь в XV столетии у святого Симеона Солунского, который упоминает следующие Таинства: крещение, миропомазание, Евхаристия, покаяние, священство, брак, елеосвящение. Однако в раздел, посвященный покаянию, он включает полное описание монашеского пострига^[50].

Лишь в XVII веке учение о семи Таинствах становится на православном Востоке общепринятым, войдя сначала в «символические книги», а затем и в семинарские учебники богословия. И лишь в конце XIX и XX веке, параллельно с возрождением интереса к творениям отцов Церкви, православное богословие начало освобождаться от искусственного и схематичного представления о Таинствах, характерного для средневекового латинства. На смену «школьному богословию»^[51]

пришло богословское направление, тяготеющее к патристическому синтезу, и учение о таинствах было переосмыслено с целью возвращения его в святоотеческое русло. Вклад в это переосмысление внесли богословы «парижской школы», такие как архимандрит Киприан (Керн), протопресвитер Александр Шмеман и протопресвитер Иоанн Мейендорф.

Как отмечает последний, «византийское богословие никогда не проводило строгого различия между таинствами и обрядами, как это было сделано в Латинской Церкви, и никогда не связывало себя с каким–либо определенным числом таинств». Сам термин «таинство» у святых отцов употребляется не столько для обозначения священнодействий, сколько для указания на «таинство спасения» в более широком смысле^[52]. Так, например, Григорий Нисский говорит о «таинстве христианства»^[53]

, имея в виду всю совокупность христианского Предания. В огласительных поучениях Иоанна Златоуста термин «таинство» употребляется то применительно к крещению и Евхаристии в их единстве, то применительно к одному из этих двух Таинств, то применительно ко всем богослужениям крещального цикла^[54].

Таинствами называли также события из жизни Христа, церковные праздники^[55]

. «Праздник» и «таинство» могли восприниматься как синонимы: каждый праздник носил мистериальный, таинственный характер, и каждое таинство, в частности крещение, воспринималось как праздник. Об этом говорит Григорий Богослов в одной из проповедей: «Опять Иисус мой, и опять таинство, — таинство не обманчивое и безобразное, таинство не языческого заблуждения и пьянства… но таинство высокое и божественное, подающее нам высшее сияние»^[56]. Под «таинством» в данном случае понимается праздник Богоявления, которому посвящена проповедь.

Если же говорить о Таинствах как о священнодействиях, то, как мы видели, в число таинств включали, например, монашеский постриг, чин погребения усопшего. Характер Таинства носят и другие священнодействия, относимые ныне к категории обрядов, например великое освящение воды в праздник Богоявления. Молитвы этого чина имеют ярко выраженную «евхаристическую» окраску, священник просит Бога ниспослать Святого Духа на воду, после чего происходит преложение ее в «великую агиасму» — святыню, которую с благоговением принимают внутрь, которой помазываются и окропляются верующие. Чин освящения храма тоже имеет таинственный характер.

Большинство церковных Таинств генетически связано с Евхаристией: в византийский период эти Таинства, как правило, не отделялись от Евхаристии. Чин крещения и миропомазания завершался Евхаристией; рукоположение во все священные степени происходило (и до сих пор происходит) во время Евхаристии; Таинство брака также выросло из благословения, которое епископ преподавал брачующимся во время Евхаристии. Ни одно из этих Таинств не воспринималось как «частное» богослужение, как «треба», которая может быть совершена в отрыве от евхаристической общины.