Православие. Тома I и II

Эта разрешительная формула впервые появилась в середине XVII века в киевском Требнике митрополита Петра Могилы. Оттуда она перекочевала в московский Требник 1671 года и с тех пор печатается во всех русских Требниках. Между тем в последовании исповеди, принятой в Греческой Церкви, эта разрешительная формула отсутствует. Причиной расхождения между греческой и русской практикой является тот факт, что митрополит Петр (Могила) заимствовал приведенную формулу из латинских сакраментариев, где разрешение грехов давалось священником от первого лица: «Я разрешаю тебя от грехов твоих во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». В появлении данной разрешительной формулы в русских Требниках исследователи видят прямое влияние латинского учения о Таинствах, согласно которому Таинство совершается при помощи той или иной формулы. Отсутствие такой формулы в русских Требниках, очевидно, смущало митрополита Петра Могилу, чье собственное понимание Таинств, как мы видели выше, было основано на латинских богословских посылках, и потому он посчитал нужным внести эту формулу в Требник.

В наиболее древних чинах исповеди разрешение грехов дается в виде молитвы, обращенной к Богу: священник просит Бога простить согрешения кающегося. В то же время встречаются и формулы разрешения, обращенные к самому исповеднику. В греческой рукописи X века имеется такая формула: «Владыка и Господь наш Иисус Христос да простит тебе все, что ты исповедал Ему пред лицом моим». В другом греческом Евхологии, датируемом XIII веком, священник говорит кающемуся по окончании исповеди: «Прими полное прощение, чадо мое духовное… Сам Господь Бог наш дарует тебе, чадо мое, полное прощение, если что совершил делом, словом и мыслию, через наше ничтожество, молитвами Пречистой и Преславной Владычицы нашей Богородицы и всех святых, аминь». В обоих случаях разрешение грехов даруется Богом, а священник лишь свидетельствует об этом.

Разнообразные разрешительные молитвы и формулы встречаются также в славянских Требниках. Так, например, в рукописном Требнике XI века содержится молитва «на разрешение поста исповеднику, егда сподобится святому сообщению»: «Господи Боже Вседержителю и Всемогий и Милосердый Боже… да разрешиши от грех раба Твоего сего, общника сотвори и Пречистых Твоих Тайн». Молитва, как следует из ее заглавия, читалась после окончания срока епитимии, понесенной кающимся.

Встречается в славянских Требниках и такая формула: «На моей выи согрешения твоя, чадо, и да не истяжет тебе о сих Христос Бог, егда придет во славе Своей на Суд Страшный». Эта формула обязана своим происхождением греческому обычаю во время исповеди возлагать руку на шею священнику. В исповеди священник, подобно ветхозаветному «козлу отпущения» (Лев 16

гл.), принимает на себя грехи кающегося, освобождая его тем самым от наказания.

Различие в разрешительных формулах между православным Востоком и латинским Западом некоторые исследователи объясняют расхождением между двумя традициями в вопросе о роли священника в Таинстве исповеди. Православное понимание основывается на представлении о том, что грехи прощает Бог, тогда как католическая разрешительная формула подчеркивает власть священника «вязать и решить»: «Дело, конечно, не в том, что эта формула — католического происхождения, а гораздо глубже… — пишет Н. Д. Успенский. — Здесь столкнулись две точки зрения на этот вопрос — мистико–психологическая, присущая святоотеческому богословию, и формально–юридическая, свойственная схоластическому».

В известной мере дело обстоит именно так, хотя, на наш взгляд, чрезмерно заострять указанное расхождение, придавать ему значение фундаментального вряд ли следует. Отвечая на письмо архимандрита Антонина (Капустина) «о разностях между Церквами Греческою и Российскою», митрополит Московский Филарет писал: «Разрешение произносит священник сперва именем Иисуса Христа, потом присовокупляет «и аз разрешаю» но чтобы не приписать ничего своей личности, он говорит «властию Его, мне данною», и еще в духе смирения говорит «и аз недостойный»". На основании этих рассуждений святитель приходит к выводу, что в молитве нет ничего противоречащего духу смирения.