Православие. Тома I и II

    Духовной жаждою томим,   В пустыне мрачной я влачился, –   И шестикрылый серафим   На перепутьи мне явился.   Перстами легкими как сон   Моих зениц коснулся он.   Отверзлись вещие зеницы,    Как у испуганной орлицы.   Моих ушей коснулся он, –   И их наполнил шум и звон:    И внял я неба содроганье,    И горний ангелов полет,    И гад морских подводный ход,    И дольней лозы прозябанье.

    И он к устам моим приник,    И вырвал грешный мой язык,    И празднословный, и лукавый,   И жало мудрыя змеи   В уста замершие мои    Вложил десницею кровавой.    И он мне грудь рассек мечом,    И сердце трепетное вынул   И угль, пылающий огнем,    Во грудь отверстую водвинул.    Как труп в пустыне я лежал,   И Бога глас ко мне воззвал:    «Восстань, пророк, и виждь, и внемли,    Исполнись волею Моей,

   И, обходя моря и земли,   Глаголом жги сердца людей».

   По поводу этого стихотворения протоиерей Сергий Булгаков замечает: «Если бы мы не имели всех других сочинений Пушкина, но перед нами сверкала бы вечными снегами лишь эта одна вершина, мы совершенно ясно могли бы увидеть не только величие его поэтического дара, но и всю высоту его призвания». Острое чувство божественного призвания, отраженное в «Пророке», контрастировало с суетой светской жизни, которую Пушкин, в силу своего положения, должен был вести. С годами он все более тяготился этой жизнью, о чем неоднократно писал в своих стихотворениях. В день своего 29–летия Пушкин пишет:

    Дар напрасный, дар случайный,   Жизнь, зачем ты мне дана?   Иль зачем судьбою тайной   Ты на казнь осуждена?   Кто меня враждебной властью   Из ничтожества воззвал,    Душу мне наполнил страстью,   Ум сомненьем взволновал?…   Цели нет передо мною:   Сердце пусто, празден ум,   И томит меня тоскою

   Однозвучный жизни шум.

   На это стихотворение поэт, в то время еще балансировавший между верой, неверием и сомнением, получил неожиданный отклик от митрополита Московского Филарета:

    Не напрасно, не случайно    Жизнь от Бога мне дана,    Не без воли Бога тайной    И на казнь осуждена.    Сам я своенравной властью    Зло из темных бездн воззвал,    Сам наполнил душу страстью,    Ум сомненьем взволновал.    Вспомнись мне, забвенный мною!    Просияй сквозь сумрак дум –    И созиждется Тобою    Сердце чисто, светел ум!

   Пораженный тем, что православный архиерей откликнулся на его стихотворение, Пушкин пишет «Стансы», адресованные Филарету:

    В часы забав иль праздной скуки,    Бывало, лире я моей    Вверял изнеженные звуки    Безумства, лени и страстей.    Но и тогда струны лукавой    Невольно звон я прерывал,    Когда твой голос величавыи    Меня внезапно поражал.    Я лил потоки слез нежданных,     И ранам совести моей     Твоих речей благоуханных     Отраден чистый был елей.     И ныне с высоты духовной     Мне руку простираешь ты,     И силой кроткой и любовной     Смиряешь буйные мечты.     Твоим огнем душа согрета     Отвергла мрак земных сует,     И внемлет арфе Филарета     В священном ужасе поэт.

   По требованию цензуры последняя строфа стихотворения была изменена и в окончательном варианте звучала так:

    Твоим огнем душа палима    Отвергла мрак земных сует,    И внемлет арфе Серафима    В священном ужасе поэт.