Правоспособность монарха

Можно, конечно, привести то широко распространенное объяснение, что до относительно недавнего времени власть царей носила абсолютный характер, и он сам, как единственный и безальтернативный законодатель своего государства, не стремился подчинять себя закону. Потому, кстати, власть его очень часто носила деспотический и своевольный характер. Кроме того, и этот умозрительный довод также довольно часто встречается в научной литературе, многие государства вообще имели слабо развитое законодательство, а потому закон не касался и царского статуса. Однако, как говорят, по мере «исторического прогресса» нравы смягчались, право приобретало все большее значение, и монаршая власть постепенно начала облекаться в законническую форму. Пока не превратилась в

конституционную монархию, где власть государя определяется законом, или в правовое государство с республиканской формой правления6.

Описываемый «прогресс» обычно в науке оценивается положительно. Напротив, в качестве типичных примеров деспотичной власти царей, не ограниченной законом, приводят некоторые весьма характерные тексты Ветхого Завета: «Сыновей ваших возьмет и приставит к своим колесницам», «дочерей ваших возьмет, чтобы они варили кушанье и пекли хлеба», «поля ваши и виноградники, и масличные сады ваши возьмет, и отдаст слугам своим», «и рабов ваших и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела»; «и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе» (1 Цар.8:10–18). Конечно же, подобные картины навевают не самые добрые настроения.

II

Однако гипотеза, связывающая причинно-следственной связью отсутствие закона о царской правоспособности и слабо развитое государственное законодательство, не может быть принята без множества оговорок, серьезно обесценивающих ее. Всем известны древние объемные законодательные памятники, где, однако, царская правоспособность практически никак не регулировалась законом. Например, законы Ур-Намму, Липит-Иштара и Хаммурапи (XVIII в. до Р.Х.), вобравшие в себя описание многих прецедентов по самым разным отраслям права — уголовное, семейное, гражданское, коммерческое, административное и т. д., совершенно не касались царской правоспособности7.

Может показаться, что исключением стал Древний Израиль, где имелся твердый законодательный перечень правомочий царя и описывались условия приобретения царской правоспособности — «Закон Моисея». В частности, царь должен был быть евреем, а не чужеземцем (Втор.17:15). Главной задачей царя считалось обеспечения чистоты веры и хранение списка законов, данных Богом, а также неуклонное их соблюдение, «чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его, и чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево» (Втор. 17:18–20).

Но не следует забывать, что «Второзаконие», из которого взяты указанные выше нормы, являлось божественным установлением. «Над царем у евреев возвышался божественный закон, ставивший царскую власть в возможное согласие с теократией и ограничивающей ее произвол»8

. Кроме того, как нетрудно убедиться, даже правомочия Израильского царя, установленные «Законом Моисея», носят далеко не исчерпывающий характер и мало соотносятся с реальным объемом его практической власти.

Столь же сомнительно утверждение, что отсутствие формально закрепленных прав и обязанностей царя непременно приводило к деспотизму. История учит, что отсутствие «законной» правоспособности было характерно и для «хороших» монархий, и для тиранических режимов; и наоборот. Очевидно, дело заключается в чем-то другом, а вовсе не в формальном закреплении прав и обязанностей царей, которое почему-то считается надежной преградой на пути всякого своеволия.

Неправда также, будто цари, желая сохранить свою абсолютную власть в государстве, совершенно не допускали принятия законов, в той или иной степени касающихся их правоспособности. Пусть даже по собственной инициативе и от себя. В частности, в «Вестготской правде» (V–VII вв.) присутствуют следующие строки: «В прежние времена безмерная алчность правителей обрушилась на народ, и возросло тяжкое бремя короля по контролю над своими бедствующими подданными. Вдохновением свыше было нам внушено, что, поскольку мы установили подданным законы для их соблюдения, мы также накинем умеряющую узду на злоупотребления правителей. Поэтому после размышлений с искренней милостью мы устанавливаем закон с Божьей помощью как для себя, так и для наследников нашего величества (выделено мной. — А.В.), и провозглашаем обязательным божественное установление»9.