Жанна Бург подняла голову и заплакала, всхлипывая, как малое дитя. Анна Дюмулен и Рена Бригетта застыли в напряженном молчании. Некоторое время человек-волк тянул мелодию на двух нотах, затем замолчал.
Непринужденность, с которой он представил бородатую женщину, тем не менее заинтриговала суд. Судья Бушар пробормотал, выражая общее мнение:
— Он принимал себя за бородатую ведьму.
Но председатель Ла Барелль хотел знать больше о своем враге.
— Она пела под аккомпанемент музыкальных инструментов?
— Да. Звучали флейты, тромбоны, барабаны!
— Кто же играл на этих инструментах?
— Демоны, — спокойно ответил Абель.
В зале снова воцарилась тишина. Затянувшуюся паузу прервал Ла Барелль:
— А что было после песни?
— После песни все исчезало! Как ветер. Женщина скатывала бороду и цепляла ее к ушам.
На глазах ошеломленных судей Абель свернулся клубком. Спрятав лицо в коленях, он замер, закрылся, подобно морской раковине, выброшенной волной на отмель. С этого момента он оставался глух к любым вопросам.
Раздосадованный Ла Барелль повернулся к трем обвиняемым. Его интересовало, могут ли они в свою очередь что-нибудь рассказать суду о человеке-волке.
Анна Дюмулен опустила голову. Лицо Жанны Бург перекосила гримаса отвращения. Но Рена Бригетта откашлялась и подала голос. Она хотела говорить об Абеле.
Хоть он и был местным и молодым, она не помогала ему появиться на свет. Его мать разрешилась от бремени в лесу. Никто не ведал, кто она и откуда… Рена Бригетта знала свое дело. Об Абеле она хотела сказать лишь то, что родился он неправильно. Она поняла это, едва взглянув на него. Он крепок, хорошо сложен и пригож лицом. Но он плохо появился на свет. И потому говорит всякие глупости. Она в нерешительности замолчала, потом твердым голосом заявила, что христианина нельзя упрекать в этом. Нельзя ставить человеку в вину то, что он родился без должной помощи.
Но председатель Ла Барелль не нуждался в ее комментариях. Это заявление, по его мнению, не давало суду ничего нового.
Глаза Бригетты гневно вспыхнули.
Когда трибунал решил удалить обвиняемых из зала суда, посчитав их дальнейшее присутствие бесполезным, Абель даже не шелохнулся. Чтобы вынести за двери его неподвижное, сжавшееся в плотный комок тело, понадобились усилия четырех крепких — и осторожных — стражников. Следом за ними покинули зал женщины.
В перерыве судьи воздали должное местному вину, которое пили, как лечебное средство.
Тимоте де Ла Барелль, раздраженный тем, что ему не удалось добиться желаемого от Абеля, больше не испытывал к нему никакой жалости.
— Мало того, что этот человек — оборотень, он еще осмеливается утверждать, что бородатая женщина — это мужчина. Причем он имитировал ее очень убедительно… И если ведьма с бородой — все же колдун, это значит, что следствие нужно начинать с нуля. На это намекала мерзкая гермафродитка Жанна Бург. Однако дикарь дал нам новые сведения. Обвинительные. Совершенно очевидно, что это существо очень опасно. Процесс по его делу нужно закончить как можно быстрее.
В разговор вступил иезуит:
— Этот человек — умственно отсталый, — резко возразил он, — и вы сами признаете это. Покончив с сумасшедшими, вы приметесь за детей? Я здесь для того, чтобы защищать слово Божье, а в Евангелии сказано, что Иисус был добр к тронутым умом. Полон доброты и снисходительности к ущербным, заблудшим овечкам…
— К овечкам! Ну да! Ну да! — воскликнул Ла Барелль, к которому вернулись остроумие и грубость. — Внутри это овечка, не правда ли? Овечка, которую он сожрал!.. Позвольте напомнить вам, святой отец, что у нас сложилась тяжелая обстановка. Этот субъект дал нам понять, что вожак, которого мы ищем, является обоеполым существом. Вас, как священника, это не пугает?
Тимоте де Ла Барелль весь дрожал от нестерпимого желания отплатить иезуиту той же монетой.
Сомнения относительно пола бородатой ведьмы удручающе подействовали на лейтенанта полиции и начальника тюрьмы.
— Выходит, теперь подозревать надо всех и каждого?
— Всех и каждого, — подтвердил судья Канэн.
— Половина населения — и так приличный кусок работы, — убито произнес начальник тюрьмы.
— А если нужно проверять еще и мужчин… — лейтенант красноречиво замолчал.
— И гермафродитов, — подсказал иезуит.
— И гермафродитов, — как эхо повторил начальник тюрьмы.
— Гермафродит… — пробормотал шевалье д’Ирэ, выходя из полукаталептического состояния. — Гермафродит… Значит, Сатана уже здесь! Пора очиститься от скверны! Это предел непристойности! Сигнал, возвещающий о приходе на землю Антихриста! Поганой твари!
— Поганой твари? — растерялся начальник тюрьмы, уже не понимая что к чему.
— У нас таких много, — успокоил его иезуит.
— Пусть секретарь сожжет все бумаги! — пронзительный крик религиозного фанатика перекрыл все прочие звуки. — Пусть будет так, словно эти слова никогда не произносились, никогда не существовали! Уничтожьте эту мерзость! Сотрите ее следы! Я больше никогда не войду сюда! Я буду каяться за вас! Ах! Я уже чую отвратительный запах Сатаны!