Правый поворот запрещён

— И что на водителе была знакомая нам каскетка, надвинутая низко на лоб. На вопрос криминалиста Войцеховского: «Солнце било в глаза?» Омелян ответил: «Нет, в эту пору оно еще на востоке, значит в глаза мне, а встречным в затылок». Назаркевич не отрицает, что был в каскетке, поскольку мешало солнце, но оно могло мешать ему лишь во второй половине дня, где-то часов в 17–18.

Омелян видел Кубракову и водителя у шлагбаума в среду, а Назаркевич утверждает, что в Богдановске он был во вторник.

— Какая разница? Сейчас нам важны не день, а время дня.

— А если Назаркевич врет, что солнце било в глаза, врет, чтобы сместить время, внушить вам, мол, час заката, а Кубракову видели, дескать утром.

— Позвольте, но откуда ему известно, что ее видели утром? Он же не знаком с показаниями Омеляна.

— Ну хорошо, — вроде согласился Скорик и тут же довольно удачно нашелся, — пусть будет по-вашему: каскетку он надвинул на глаза во время заката, когда действительно возвращался из Богдановска, отмахав к этой поре процентов восемьдесят, а может и все девяносто дороги. Но! Происходило это не во вторник, как он утверждает, а в среду, в среду, после всего содеянного, отсидевшись где-то до предвечерья.

Боковым зрением я увидел, как довольно ухмыльнулся Миня. Он встал и вроде безразлично произнес:

— Ладно, сражайтесь, я пошел, своих дел полно, — по-приятельски попрощавшись со мной, удалился.

— Допустим, Назаркевич все это рассчитал. Но зачем ему такие сложности городить? Ведь он мог просто заявить: «Каскетку, которую нашли у меня в машине, я не надевал уже месяц. Валяется она на всякий случай». Согласитесь, таких каскеток, наверное, тысячи: одинаковой расцветки и одного покроя.

— Вы хотите сказать, что Омелян видел не Назаркевича, а другого человека? — Скорик выпрямился.

— Не утверждаю, но допускаю, — кивнул я. Скорик, как мне показалось, был раздражен, возможно тем, что Миня отмолчался и как привередливый зритель покинул наскучивший спектакль. Не дожидаясь ответа Скорика, я продолжал: — Виктор Борисович, с вашего разрешения я хотел бы задать несколько вопросов тому, кто осматривал одежду Кубраковой и Назаркевича.

— Это делал Войцеховский.

— Если можно, пригласите его.

Он снял трубку, позвонил:

— Адам Генрихович? Может зайдешь, тут Артем Григорьевич Устименко хочет тебя видеть?.. Хорошо, ждем.

Вскоре Войцеховский пришел, мы поздоровались. Вопросы, как и положено, я задавал ему через Скорика:

— Адам Генрихович, экспертизу одежды Кубраковой и Назаркевича, как зафиксировано в деле, проводили у вас?

— Да.

— На пиджаке и брюках Назаркевича обнаружены микрочастицы кофты Кубраковой, в которой она была в день убийства. Из показаний Омеляна нам известно, что Кубракова сидела сзади водителя. Адам Генрихович, у вас автомобиль есть?

— Есть.

— Как часто вы оказываетесь на заднем сидении?

— Практически никогда. В этом нет нужды, — он, видно, понял, куда я клоню, сказал: — Но мы же не можем исключить, что где-то по дороге, по какой-то неизвестной нам причине Назаркевич остановил машину и пересел к Кубраковой. Может быть ради какого-то разговора.

— Разумеется. Адам Генрихович, вы лично делали экспертизу на наложение микрочастиц?

— Нет, мой помощник, стажер. Я в тот день уезжал — изнасилование в Клинцах.

— Вы не могли бы пригласить его сюда?

— Конечно можно, — Войцеховский позвонил: — Роман, оставь все, зайди к Скорику.

Романом оказался молодой человек лет двадцати шести, он смущенно стоял у двери.

— Садись, — сказал ему Войцеховский. — Артем Григорьевич Устименко, адвокат Назаркевича. У него к тебе есть вопросы, — Войцеховский указал на меня.

— Роман, ваше отчество? — спросил я.

— Степанович.

— Роман Степанович, вы готовили к экспертизе одежду Назаркевича и Кубраковой на наложение микроволн?

— Да.

— Как? Опишите пожалуйста.

Он посмотрел недоуменно на Войцеховского, затем на Скорика, записывающего мои вопросы и его ответы.

— Сперва выложил на стол мужской костюм из мешка № 1, потом упаковал его обратно и достал женскую кофту из мешка № 2.

— И куда выложили?

— Ну, на стол, на этот, он покрыт оргстеклом.

— Значит содержимое обоих мешков вы осматривали на одном и том же столе? — уточнил я.

— Да.

— Я же тебе сказал делать это на разных столах! — багровея, Войцеховский уперся взглядом в лицо стажера — понял, что произошло.

— Второй стол был занят, Адам Генрихович, — поникнув, тихо произнес стажер. — Там были разложены пять экземпляров какой-то рукописи, вы не велели их трогать. А стекло я маленько протер, — голос его совсем сел от волнения, горло пересохло.

Войцеховский досадливо махнул рукой.

— У меня больше вопросов нет, — сказал я.

— И ко мне? — спросил Войцеховский.

— И к вам тоже, Адам Генрихович.

Резко поднявшись, Войцеховский вышел, за ним понуро последовал стажер.

— Какова цена этой экспертизы для суда? — обратился я к Скорику.

— Грош, — раздраженно он бросил на стол ручку. — Даже если перенос волокон с кофты Кубраковой на пиджак Назаркевича произошел не на столе, как полагаю я… Какие у вас еще ко мне просьбы или ходатайства? — уже откровенно недружелюбно спросил Скорик.