Праздник на выезде

Дилемма была бы сложной, если не сказать неразрешимой, как вечная борьба добра со злом, не появись в поле зрения Глеба Алина Белкина. Все-таки в каждой женщине есть что-то колдовское, и костры инквизиции в свое время полыхали неспроста. Иначе как объяснить, что стоило Глебу вспомнить об Алине, как она окликнула его из-за спины, чуть не доведя до сердечного приступа?!

К тому же выглядела она как призрак. Кожа отливала благородной синевой, заледеневшие пряди волос топорщились вокруг лица как каменные змеи, изо рта вырывались клубы пара, придавая всей картине дополнительный оттенок жути.

– Я же говорила, она прибежит, – заметила Илона Ивановна, щедро сдобрив реплику злорадством.

– Ничего вы такого не говорили, – вступился Глеб, которого порядком достали бесконечные ядовитые шпильки. – Если можно, мы с Алиной сами переговорим.

– Я… Уже час вас жду… – Голос Белкиной дрожал, как, впрочем, и она сама. – У тебя телефон не отвечает…

– А может, он не хочет отвечать?! – взвилась Веригина. – С террористами переговоров не ведут!

– Илона Ивановна! – Терпение Глеба лопнуло, и это придало его возгласу какую-то непривычную самому Рудакову весомость. Словно маленький львенок Симба вдруг научился рычать, как вожак прайда. – Идите в сад!

Рык удивил не только Глеба, но и Веригину. Почувствовав, что «ее мальчик» может и зубки показать, она благоразумно предпочла не испытывать больше удачу и с видом оскорбленной невинности удалилась в вышеозначенный сад.

– Я нашла нам клиента. – Алина выдохнула на побелевшие пальцы и попыталась поднять воротник пальто повыше, хотя выше было некуда. Еще немного, и она напомнила бы Глебу всадника без головы. – Детский праздник. Они хотят тебя.

– Уже нам, да? – Глеб ухмыльнулся. Верно ведь говорят, что месть – это блюдо, которое подают холодным. Так вот, в замороженном виде оно еще прекраснее. – А как же вся та фигня про то, что от меня никакого толку?

– Я была не права, – процедила Алина сквозь стиснутые зубы.

Правда, не очень понятно было, челюсти она сжала от злости или те просто-напросто смерзлись.

– Не знаю, не знаю. – Рудаков наслаждался моментом триумфа, смакуя каждую секунду. – Детские праздники – это не мой уровень. Вообще-то у меня тоже есть клиент. Известная писательница, все дела… Презентация книги, а не какие-то там фигульки из шариков скручивать.

– Мне дали аванс. – Она осеклась и тут же поправилась: – Нам дали…

– Вот это благородство! – фыркнул Глеб. – Купить меня решила? Неплохо бы для начала извиниться…

Это было чересчур. Алина изменилась в лице, и на фарфоровых от мороза щеках проступил румянец гнева.

– Да пошел ты… – бросила она и, обняв себя руками, направилась прочь, растворившись в облаке собственного дыхания.

Рудаков и сам понял, что заигрался, что ему стоило бы остановиться на ее «была не права». Чертов азарт! Прямо как в долбаных казино… А ведь он никогда не умел вовремя забрать выигрыш и свалить, вечно его выводили под утро, когда банковская карточка сияла нулями, как в день выдачи. Вот и теперь он явно продул последние портки, а как исправить – понятия не имел.

Глава 8

– Тридцать семь и шесть, – изрекла Марина Олеговна, отобрав у Алины градусник.

Вообще говоря, Алина не собиралась его показывать. Надеялась тихонько закинуться парацетамолом с фенилэфрином и поехать в ближайший магазин «Веселая идея», потому что время шло, а список вещей ко дню рождения маленького Глеба только рос.

Болеть в семье медиков – занятие в высшей степени неблагодарное. Это обычные родители боятся операций, готовы утешать своих детей, баловать конфетами и поить клюквенным морсом. Потомственные врачи, которые из собственной практики знают процент осложнений, степень риска и частоту летальных исходов, всегда предпочитают стационар. И пока одноклассники Алины мирно дышали над картошкой, она умирала со скуки в одиночной палате, – по блату, само собой, – под капельницами. По вене оно ведь надежнее, чем перорально.

Белкина очень рано научилась скрывать болезни от родителей. Если другие дети грели градусник о батарею, чтобы сачкануть, то Алина трясла его, пока ртутный столбик не опускался до заветных тридцати шести и шести. И только сегодня отработанная годами система дала сбой: Марина Олеговна, вернувшись с дежурства, застукала дочь на месте преступления с главной уликой в руках.

– У бедя все под кодтролеб, – прогундосила Алина, стараясь выглядеть бодрой и здоровой.

Вышло не слишком убедительно. Возможно, оттого, что слезились глаза, возможно – из-за покрасневшего и отечного, как батат, носа.

– Па-а-аша! – Марина Олеговна проигнорировала жалкую попытку сопротивления. – Твой Семакин еще сидит в тринадцатой? Пусть Алину посмотрит, мне кажется, гайморит!