Праздник Святого Йоргена

Около полуночи вся честная компания провожала домой гордую Олеандру и ее сестру — веселую хохотушку Розу. Вскоре они подошли к гроссмейстерскому дворцу, стоящему на площади против статуи Йоргена. От выпитого все пришли в радостно-приподнятое настроение, а выпито было немало… Таг вот, стоя на каменном крыльце отчего дома, юная Олеандра обратилась к достопочтенной статуе с речью, в которой святого Йоргена называла старым чучелом, а паломников — идиотами. Затем благородные юноши и девы взялись за руки и, передразнивая кривобоких и увечных богомольцев, повели вокруг статуи хоровод. При этом они громко распевали старинный псалом:

Вымолви, о Йорген, нас любя,что стало б с нами без тебя!

— Смотрите, проповедник идет, — шепнула Роза. — Он как раз вовремя.

— Это исторический миг, — сказала Тимофилла и рассмеялась.

Ночные сторожа, разумеется, не стали связываться со знатными шалопаями и презрительно ухмылялись, глядя на эту сцену. А развеселые молодые люди успокоились лишь после того, как пропели все двадцать пять куплетов псалма и отпустили положенное число острот насчет Йоргена и его будущей невесты (выбор у Йоргена был невелик: дочь казначея, хромая сорокавосьмилетняя Аврелия, и дочь хранителя плаща, пятидесятитрехлетняя Лобелия, у которой осталось только два зуба). Олеандра и Роза легли спать, а остальные кавалеры и девицы отправились по домам, в свои роскошные дворцы.

Олеандра

Слухи об этой чудовищной ночной оргии повергли всех истинно верующих в ужас. «Дочь самого гроссмейстера! — шептали на улицах и площадях. — Да еще накануне святого праздника! Дочь самого гроссмейстера! Видно, недолго нам осталось ждать: скоро вернется Йорген!»

Но хуже всего то, что возмутился весь деловой мир. Еще бы! От подобных скандалов могла пострадать репутация города и всего праздника. Нужно было срочно принять какие-то меры. И тогда горожане направили к гроссмейстеру депутацию, которая изложила ему все обстоятельства дела.

Дрожа от гнева, он вошел в комнату дочери. Гордая Олеандра лежала на диване и полировала ногти.

— Олеандра, дочь моя! Ты вольнодумствуешь?

— Что такое, папа? — спросила Олеандра, поднимая на него глаза.

— Встань, когда я с тобой разговариваю! Ты называла паломников идиотами?

— Господи, разве это не так? Гроссмейстер не стал возражать.

— Ты называла святого Йоргена, покровителя нашего города, чучелом?

— Да, и не раз!

— Ты называла плащ святого Йоргена старым халатом?

— Называла!

— А святое евангелие от Йоргена чепухой сначала и до конца?

— Ну конечно, папочка! Да ты сам посуди: разве может простой жилет ни с того ни с сего превратиться в дорогой плащ? И как вы можете болтать подобную ерунду?

— Речь идет не о простом жилете, а о жилете святого Йоргена, который чудесным образом, с божьего соизволения, превратился в плащ — не сегодня или вчера, а триста лет назад.

— По-моему, это не меняет дела, — возразила молодая особа. — Жилет есть жилет, и купили его у обычного портного здесь же в городе. На нем шесть костяных пуговиц, верно?

— Возможно, — согласился гроссмейстер, опасаясь какого-нибудь подвоха. Он не привык философствовать на подобныйе темы и не знал, куда клонит его дочь.

— Итак, жилет превратился в шелковый плащ с семнадцатью серебряными пуговицами? — продолжала Олеандра.

— Превратился.

— Прекрасно, папа. И я даже могу, пожалуй, согласиться, что сукно превратилось в шелк, а костяные пуговицы вдруг изменили цвет и стали серебряными. Допустим и это.

— Тогда в чем же ты нас обвиняешь? — спросил гроссмейстер, сердито глядя на дочь.

— Ни в чем. Просто я не могу понять, как могли шесть костяных пуговиц превратиться в семнадцать серебряных? Каким образом шесть превратилось в семнадцать? Ерунда!

Гроссмейстер почувствовал, что его кладут на обе лопатки, и быстро настроил себя на более торжественный лад.

— Хвала господу, что твоя благочестивая мать, царствие ей небесное, не слышит таких речей! — пробормотал он, молитвенно складывая руки.

Но Олеандра не сдавалась. Ее глаза сверкали, грудь высоко вздымалась от волнения.

— Вот объясни мне: у жилетки нет вешалки. Ведь нет? — спросила она.

— Нет, — согласился гроссмейстер, немного подумав. Он боялся новой ловушки.

— Так, — продолжала Олеандра свою мысль. — В евангелии от Йоргена, глава восьмая, стих одиннадцатый, ясно сказано: «И взяли они его истрепанный жилед и повесили его за пройму на позорный столб на поругание». Все ясно?

— Что ж тут неясного?

— А вот в главе девятой, стихи двадцать третий и двадцать четвертый, говорится буквально следующее: «И нашли они и т. д. и т. п… роскошный вышитый плащ, повешенный на столбе за вешалку». Так объясни же мне! Жилет превратился в плащ. Жилет повесили за пройму, плащ — за вешалку. Значит, одна пройма превратилась в вешалку. Может, ее пришили сбоку? А куда девалась другая пройма?

Гроссмейстер безмолвствовал, взирая на дочь.

Как самый хороший ключ подходит лишь к своему замку, так и самый светлый ум понимает лишь свое поколение.