Он слышит, как звонят колокола, колокола его родного города, все вместе и каждый колокол в отдельности, звонят неистово, перебивая друг друга, дабы возвестить всем и каждому о его возвращении домой… Их благовест врывается в комнату и свидетельствует о том, что он сдержал свое слово, и вернулся домой в ореоле славы и величия, и заставил это осиное гнездо встречать себя флагами и колокольным звоном.
Микаэль глубоко вздохнул, вытер со щек следы слез, встал, расправил плечи, взял подсвечник и быстро прошел в соседнюю комнату, чтобы принять ванну, а потом поужинать.
Ожидание
Гроссмейстер отправился домой, чтобы подготовить Олеандру. Остальные шесть первосвященников собрались в большом зале, который незадолго перед тем служки наскоро привели в порядок.
Цирюльники перевязали капеллану разбитый лоб, и затем их отпустили.
Капеллан лежал на кушетке, обессиленный, с заплывшим глазом, и чертыхался.
Возле него стояли секретарь и казначей, понурые, сконфуженные, пот катил с них градом. Немного поодаль стоял хранитель сада и рассказывал всякие страшные истории о призраках и привидениях, которые являлись людям через сотни лет после своей смерти.
Возле двери, ведущей в ванную, замерли хранитель плаща, соборный эконом и хранитель лестницы. Они жадно прислушивались, приложив ухо к замочной скважине.
— Скоро ли он соскребет с себя грязь? — злобно пробормотал капеллан.
— Тс-с! — прошептал хранитель лестницы. — По-моему, он гремит тарелками.
— Наверно, жрет! — сказал главный капеллан.
— Слава тебе господи! — с облегчением промолвил секретарь, потирая руки. — Значит, он не привидение.
Но хранитель сада немедленно рассказал о Трольборгском призраке, который однажды съел три окорока и большой кусок лососины, съел вместе с костями и блюдом. В другое время этот рассказ вызвал бы дружный смех всех присутствующих, однако сейчас он произвел весьма тягостное впечатление.
Владыки первосвященники боязливо косились на стены, украшенные множеством фресок: «Йорген, проповедующий народу», «Йорген, застающий разбойников в тот момент, когда они прячут награбленное добро в подвалы знатных господ», «Супружеская ночь Йоргена», «Плащ Йоргена на позорном столбе» и «Бегство Йоргена» — святой бежит по улице, его преследуют стражники с копьями, кусают собаки, из окон и дверей на него злобно смотрят старухи.
Казначей стал гневно порицать гроссмейстера за малодушие и попустительство.
— А что же делать? — возражали ему остальныйе. — Бросить его в тюрьму или выгнать из города?
— Ну, этого он уже отведал сполна, — проворчал капеллан и сердито посмотрел на фреску. — В доброе старое время люди были и умней и решительней.
— Но в доброе старое время он не был призраком, — сказал кто-то.
— А теперь он призрак? Вздор!
— А вот посмотрим, вздор ли! Он только что исцелил одного калеку, а завтра исцелит их всех.
— Избави бог, — вздохнул казначей, думая о своих бухгалтерских книгах. — И что ему от нас нужно?
— Может быть, он прослышал о деньгах, что лежат у нас в подвале, и решил поселиться здесь до конца дней своих?
— А сколько он еще может прожить? — вздохнул казначей; бедняга был весь мокрый от пота.
— Где же гроссмейстер? — спросил кто-то.
— Дома: уговаривает Олеандру.
— Так не будет же она принадлежать духу?
— Еще как будет! — не без злорадства сказал казначей. — Ей ведь так хотелось стать невестой Йоргена! Вот она и стала!
— Ну, надо думать, он ей ничего дурного не сделает?
— Смотря, что вы называете дурным, — вмешался хранитель сада. — Восборгский призрак оплодотворил как-то за одну ночь экономку, судомойку и трех доильщиц. Лихой был призрак!
— Благодарю тебя, боже; что ты уберег мою невинную голубку Аврелию, — возопил перепуганный казначей.
А между тем подружки невесты, разодетые в пух и прах, пропели свадебную песнь и чопорно расселись вокруг Олеандры. Олеандра была в подвенечном наряде и ждала, когда прибудет брачная карета, чтобы ехать в собор. Роза и Тимофилла находились в это время вместе с кормилицей Олеандры в священной роще, Давус дебютировал в роли герольда.
— Почему у вас такой кислый вид? — спросила Олеандра. — Ведь не в могилу вы меня провожаете! Мы будем часто видеться. Сидя в своем брачном покое, я кивну вам, когда вы будете проходить мимо собора.
— Господи, но ты, такая молодая и красивая, — заплакала Лилия, — обречена на вечное безбрачие и никогда не познаешь счастья любви.
— Вытри глаза, девочка, — сказала Олеандра. — Сидеть на коленях у какого-нибудь нахала и терпеть его объятия — избави бог от такого счастья!
Ох, уж эти заросшие щотиной вонючие рожи, которые так и норовят влепить тебе поцелуй! Бр-р! Нед уж, благодарю покорно. Я предпочитаю спать одна.
— Да, это ты сейчас так говоришь, — плакала Лилия, — а вот посмотрим, как ты будешь рассуждать лет через двадцать…