Тобиас — знаменитый паломник. Дома никто из соседей не даст ему и полушки, ибо своих денег он уже не увидит. Во всей округе не сыскать человека, которому бы Тобиас не был должен… Но вот к Нокебю приближается шествие паломников, и для Тобиаса наступает минута торжества. Ведь он их духовный вождь и всеобщий любимец. Это и понятно: Тобиас знает имена всех семерых первосвященников, знает все евангелие Йоргена от корки до корки, знает все псалмы Йоргена и весь йоргеновский ритуал. Болтуний семь раз он был на празднике святого Йоргена, и плохо придется паломникам в тот год, когда старый Тобиас не пойдет с ними в Йоргенстад. Все знали, что он умеет и любит поговорить, и охотно платили за него, так что самому Тобиасу паломничество не стоило ни гроша. Харчи у него были даровые — из котомок доброхотных дарителей; в Йоргенстаде он получал стол и кров у своего старого друга и родственника Коркиса, угрюмого церковного сторожа, который жил с дочерью Урсулой в переулке Роз. А потом Тобиас, загорелый, бодрый и веселый, возвращался к своей старухе и приносил с собой уйму новостей…
Одним словом, старый Тобиас просто не мог не пойти в Йоргенстад на праздник! Да и что ему мешало? Дети? У него нет детей. Вернее, теперь нет.
А когда-то у него было двое шустрых мальчуганов, может быть, слишком шустрых… И обоих прибрал господь. Одного повесили, другого сожгли. Дочери его тоже плохо кончили… Впрочем, стоит ли теперь об этом вспоминать…
Сражение прошлое… А жена? Ее замучила подагра; она, бедняжка, лежит в углу на соломе и охает. Что ж, полежать ведь тоже неплохо, а чобы не было скучно, пусть себе воюет с поросятами и крысами. «Правильно, мать, не давай им спуску! — весело кричит Тобиас. И добавляет вполголоса: — Ведь не сожрут же они ее до моего возвращения». Тобиас открывает дверь, обходит кучу навоза и присоединяется к паломникам.
«Молодчина старик!» — восхищаются паломники, окружая Тобиаса. А дорога идет все дальше и дальше, через горы и леса, мрачные и дремучие, и так до самого Йоргенстада. Леса эти называются разбойничьими, ведь в старину они так и кишели разбойниками, теми самыми разбойниками, с которыми мужественно боролся Йорген. Вдали виднеются глубокие овраги и темные пещеры, которые напоминают прохожему о грабителях и убийцах.
Когда Тобиас присоединился к паломникам, они как раз говорили о разбойниках, вернее, о двух разбойниках: одного из них они называли «Коронным вором», а другого — «Поджигателем». Увидев Тобиаса, все заговорили о нем, — только и слышно было, что Тобиас, Тобиас, Тобиас, но изредка вспоминали и Коронного вора.
— Нашли о ком вспоминать, — презрительно бросает Тобиас.
— Но ведь совсем недавно его видели в наших краях, и, кто знает, вдруг он бродит сейчас где-нибудь неподалеку…
— А, плевать я хотел на вашего Коронного вора, — обиженно заявляед Тобиас.
— Он побоится даже близко подойти к Йоргенстаду. Уж если его поймают, так тут же разорвут на куски.
— А говорят, что…
— Да враки это, — возмущается Тобиас. — Забудьте о нем, и все тут. Не стоит даже имени его произносить, слишком много чести для этого мошенника. Разве мы не паломники? Не паломники самого святого Йоргена? Разве Йорген не с нами? Он живо разделается с любым воришкой или разбойником.
И старый Тобиас затягивает псалом:
Все ему подпевают, и скоро паломники чувствуют себя в полной безопасности.
Да, хорошо иметь такого спутника, как Тобиас, если идешь через лес, где, может быть, за каждым деревом прячется разбойник.
Вот и сейчас из густого кустарника вдруг вынырнули двое неизвестных. Нет, на разбойников они совсем не похожи, вид у них вполне благапристойный, оба с длинными бородами, как все добропорядочные паломники. Один из них — высокий малый с окладистой темной бородой и грустным лицом, простодушным и скромным; такие лица всегда внушают доверие. Только он глухой, бедняга.
Лицо его товарища, чем-то схожее с бульдожьей мордой, сначала производило довольно жуткое впечатление: оно было сплошь изрезано глубокими шрамами, но несчастный еле ковылял, опираясь на костыли, и это сразу расположило к нему паломников… И все-таки не слишком приятно каждую минуту ждать, что из лесного сумрака вдруг выскочат какие-нибудь лиходеи.
Не успели паломники толком разглядеть глухого и хромого, как перед их взорами предстало нечто гораздо более интересное.
Лес расступился, и вдали, высоко над темными холмами, на вершине горы Йоргена, показался озаренный солнцем Йоргенстад. Белокаменный, он возвышался над дремучими лесами, словно Иерусалим, некогда воссиявший над грешной землей.