Мужчина
Нельзя наглухо отгораживаться от людей, это вредно для здоровья. Неужели он вообразил, что толпа ждала его, хотела увидеть именно его? Что в нем такого интересного? Неудивительно, что толпа клокочет от ярости! Именно так называемые мыслители чаще всего враждебно относятся к толпе. Они гибнут от немоты, а у меня все еще такое чудесное настроение, что хочется кричать! Ох уж эти мне мыслители! Не оборачивайтесь, да-да, вы, я вас имею в виду! За вами никто не стоит, вы это еще раньше заметили, разве нет? Я не могу убедить вас в обратном, в том, как это замечательно — принадлежать к победителям, получить их признание, использовать престижный шанс, который представляют тебе победители. Даже если льстить им, не зная меры, лебезить и подхалимничать перед ними, этими мыслителями, что путаются под ногами своих кумиров, так как вместо книги об искусстве игры ногами они обзавелись пособием по искусству вообще, э-э!.. их, этих нерешительных и осторожных типов, никак нельзя заставить уважать нашу силу, силу разрастающейся и все подчиняющей себе толпы. Вы видели хоть однажды мыслителя, который стал бы героем? Вы, возможно, хотели бы провести с ним вечер, но он в окружении женщин устраивает свою судьбу, которую опять-таки придется носить в своем чреве другим. Когда надо, они пользуются аппаратом селекции. Но когда коса находит на камень, под нашими сапогами почему-то всегда оказываются другие, и мы будем топтать их до тех пор, пока они не начнут спрашивать себя, кому принадлежат эти сапоги.
Нам! Нам, дорогие вы наши, не вам! Нам! Они хранятся у нас дома! И уже слишком поздно. Судьба других людей мыслителям чужда. Ох и удивятся же они, когда с опозданием обнаружат, что эти другие вдруг исчезли. Если бы речь шла об одной-единственной мысли! Тогда и оправдываться не бы стоило. Оправдание они получили бы в качестве рекламного подарка. Они навыдумывают всякой всячины, а потом спокойно перебирают варианты возможных санкций и лет этак через пятьдесят-семьдесят все еще будут осыпать нас упреками. Да, они десятилетиями будут упрекать нас за то, что сами же и выдумали, а мы согласились делать! Так было всегда. Мы первые, кому надо покаяться в том, что они нам навязали. В старой маскировочной одежде мы сгрудились перед выставленными ими заграждениями, которые они слишком уж охотно убирают. Вот с треском ломается первое заграждение, рвется в клочья предостережение. Очень хорошо! Но и мыслители лопаются от своих мыслей, которые они добровольно в себя напихали, словно мясной фарш в колбасную оболочку, они, наши дорогие мысленосители, лопаются еще до того, как основательно поразмышляют над вопросом, кому бы еще протянуть свою мирную, по-женски красивую руку помощи, и сегодня, и завтра. Вот она, мысль! Уже на подходе! И другие тянутся следом! Только в какую вот посудину прикажете их собирать?