Всю правду я не могу сказать Кесонию, как не могу сказать ее своему другу Марку Веру или моей Кассии. Пусть живут спокойно.
То, что Марк Вер до сих пор не докопался до объяснения случившегося, меня не удивляет. Всю жизнь он был только солдатом — хорошим солдатом, который дослужился до трибуна и коменданта гарнизона Талтезы, — но никогда не был он искателем истины. Я во всех отношениях его антипод. У греков я учился логике.
Как раз логика здесь и нужна. Я верю лишь в то, что сам видел, бога я не видел. Если бы боги существовали, они должны были бы… были бы другими. Не как те. Да и могут ли вообще существовать законы божьей волей? Личный библиотекарь Цезаря сказал как-то, что с такими мыслями мне место в войске Спартака. Наверное, он прав.
Нет, тогда мы не умерли, как думает Марк Вер, как думает большинство. Здесь не царство теней. С той поры некоторым из нас не повезло, и они действительно умерли. А разве может еще раз умереть уже умерший? И чувствуем мы себя как прежде. Прощупывается пульс, я дышу, думаю, родились дети… Разве это смерть? Об этом, к счастью, никто не задумывается. Некоторые считают это волшебством, проделкой демонов. Может быть, и я думал бы так же.
Но я знаю, что произошло на самом деле. Если бы я посчитал себя вправе, то рассказал бы невероятную историю. Но чем будет эта история без доказательств — так, сказкой. Правда, пугающе правдоподобной.
Предположим, я решусь описать эту историю — с чего же начать…
В то время легионеры сражались с последними рассеянными отрядами восставших галисийцев. Хотя война на Пиренеях давно завершилась, и успешно для нас, управление провинции, которое находилось в далеком Таррако, назначило в поселок Талтезу военного коменданта. После умиротворения региона снова будет установлено гражданское правление. Но этого можно было ждать годы и годы.
Все это было для меня очень кстати. Хотя я старательно заметал следы и, конечно, никто не стал бы искать меня, личного врача Цезаря, именно в отдаленной Испании, но в момент, когда я, закончив скитания, сделался бы оседлым жителем, местные чиновники стали бы спрашивать, кто я, откуда. А покажись им мои ответы невнятными, они стали бы наводить справки. Тогда как писаря, работающего с военным комендантом, никто не станет проверять. Он, так сказать, служебный инвентарь.
К счастью, трибун Марк Вер почти ни о чем не спрашивал, когда я стал хлопотать о вакантной должности. Он поверил, что я прибыл из Пергама. Ссора с начальством показалась понятной причиной ухода, а то, что я особенно не распространялся на этот счет, в глазах старого солдата придавало мне вес. К тому же я облегчил его физические страдания — от германского ревматизма и от плохо залеченных ран, — чем завоевал его расположение. Мои познания в медицине никогда не удивляли его — он думал, я научился некоторым приемам у пергамских врачей.
И у меня был хлеб и дом.
Как-то ранним летом мы сидели с Марком Вером за кувшином вина и вспоминали прошлое. И тут прибыл стоявший на посту легионер Оптим Тавр и сообщил о незнакомце.
Я, естественно, с недоверием относился ко всем незнакомцам, которые забредали в Талтезу. Октавиан Август разыскивал последних участников заговора против его отчима; а каждый знал, что в заговоре участвовал некто Сабин Юлий, личный врач Цезаря. Его следы затерялись в Кампании. И кто знает, как далеко направит поиски новый диктатор Рима? Впрочем, кроме Кассии, ни одна живая душа в Талтезе не знала, что комендантский писарь Руф когда-то звался Сабином Юлием. Но какая-нибудь нелепая случайность могла стать для меня роковой.
Об ином думал Вер. Я читал его мысли. Поговаривали, что на носу финансовая ревизия. Она беспокоила гри- буна. Любопытные незнакомцы — возможные шпионы управления провинции — не нравились ему еще с порога. Но предусмотрительность никогда не была его достоинством, и я не видел, чтобы он что-то собирался предпринять.
— Пусть войдет! — сказал он легионеру.
Незнакомец остановился у дверей и поднял руку в римском приветствии.
— Приветствую тебя, Марк Вер, правитель цветущего города Талтезы!
Талтезе было так же далеко до города, как нам до бессмертия; так же мало мой покровитель имел прав на звание правителя; но подобная лесть была частью ритуала, которого придерживались просители.
— Меня зовут Дургал.
— Приветствую тебя, Дургал, — буркнул мой начальник, не соизволив приподняться, презрительно глядя на посетителя.
Дургал был среднего роста, несколько полноват, словом, внешность его была самой заурядной. Но его манера говорить! Такой латыни я еще нигде не слышал, хотя у Цезаря бывали собеседники со всего света. И дело не только в полном отсутствии акцента. Своеобразие было в особой монотонности речи: как будто Дургал читал текст, не понимая его содержания.
— Чего тебе? — спросил Вер.