Предания о самураях

Таким образом, к концу первого месяца 31 года периода Оэй (февраля 1424 года) они находились у своей цели. Они прошли вдоль подножия гор, избегая торговых путей Канто, выдавая себя за земледельцев-самураев (госи). Следуя по коварным тропам, они могли оглядываться на горы и долину, но с приближением к северной столице этот ориентир пропал. Теперь они двигались по ночам, днем останавливаясь на отдых в одной из многочисленных пещер, вырубленных древним народом, ныне уже никому не известным; или к тому же можно было найти более удобное пристанище в многочисленных святилищах, возведенных в горах и вдоль сельских дорог. До Камакуры оставались считаные мили, и днем путники укрылись в знаменитых гротах, оборудованных всего лишь в 2 ри (8 километрах) от шумного города. Население Камакуры тоже было весьма многочисленным. Скорость транспортного движения сковывалась спинами людей и вьючными животными. Все поля по соседству с городом в силу большой нужды в продовольствии добросовестно возделывались. Вокруг древнего Офуна во все стороны как море простирались одинаковые рисовые поля, которые опоясывали поросшие соснами холмами с причудливой сетью долин. В наши дни такой ландшафт можно сравнить с перемешанным уловом така (осьминогов), щупальца которых представлены длинными, извилистыми, расходящимися долинами с присосками, уходящими в холмистый массив. О том, чтобы войти в Камакуру темной ночью мимо ясики у Яманоути, даже думать не приходилось. Поэтому Сукэсигэ со своими попутчиками отправился в горы, рассчитывая зайти со стороны Фудзисавы. Таким был замысел, который проще было наметить, чем воплотить в жизнь. Вошли в глубокий туман, казавшийся совсем беспроглядным в темноте. В скором времени им пришлось карабкаться на нескончаемые холмы и спускаться с них. Они шли, как им казалось, вперед, а на самом деле ходили по большому кругу. Вместо ожидавшихся домов большого города навстречу им попадались лишь новые долины и холмы, которых они не видели, а только ощущали по мере того, как спуски и подъемы упорно сменяли друг друга.

Так миновали ночные часы. Наступила заря, но туман с ее приходом прозрачнее не стал. Вымотавшиеся и оголодавшие, они остановились в сосновом бору на вершине одного из нескончаемых водоразделов. Долину внизу укрывал густой туман. Сукэсигэ посетовал на свою судьбу: «Ах! От голода уже сводит живот. Невзирая ни на какую опасность вашему Сукэсигэ, я с радостью поискал бы виды нужного нам города». – «Причем совсем неясно, к какому из городов может выйти ваша светлость, – вздохнул Хёсукэ. – На самом деле можно предположить, что мы находимся ближе к Мияко (столице) Ямасиро, чем к Мияко Сагами. Время чудаков все еще не прошло, но эти убогие землепашцы утратили уважение к людям, заслуживающим почтения, и даже не подозревают об их существовании». Тут заговорил Котаро: «Я нашел онбако (дикую капусту)». Его перебил Сёдзи: «Вы принимаете нас за кроликов, милостивый государь? По крайней мере, обойдемся на завтрак кроликом, если его поймаем. Но чтобы есть сорную траву?.. Нас еще не коснулась лягушачья чума. Кроме того, она засохла еще с прошлогоднего урожая». Хёсукэ отметил: «Туман расходится». Он огляделся. На смену мучительному голоду пришло приподнятое настроение. Указательным пальцем он ткнул в некий предмет в правой части леса. Взгляды их уперлись в грубый камень, известный всем. Им пометили могилу знаменитого Курандо Усёбэна Тосимото, который во времена Го-Дайго Тэнно (императора Годайго) собственной рукой отрезал себе голову. Тем самым он наглядно продемонстрировал свою абсолютную преданность хозяину в Киото через выполнение его августейшего распоряжения. Под ними слева виднелись крыши строений храма Кайдзодзи. Рото Огури обменялись нерешительными взглядами, как будто выбирая, смеяться или злиться. В едином порыве все бросились вниз по склону холма искать дорогу на Кэхайдзаку, которая должна пролегать где-то рядом.