Преданное прошлое

Аэропорт Касабланки произвел на меня потрясающее впечатление. Не успела я войти в главный вестибюль, как со всех сторон была окружена толпами людей — путешественники в дорогой одежде от лучших европейских дизайнеров, мужчины в строгих костюмах и в солнечных очках и в развевающихся пышных джеллабах, женщины из стран Западной Африки в ярких набивных тканях и причудливо накрученных тюрбанах, огромные семьи со множеством детей, мусорные тележки, прогибающиеся под тяжестью набитых отбросами мешков, кучи чемоданов и картонных коробок, упакованных в пластик. Я миновала молельную комнату, где множество мужчин стояло на коленях на молитвенных ковриках, какую-то футбольную команду в форменных спортивных костюмах, бесчисленных охранников с огромными пистолетами… Все вокруг вертелось и крутилось, все вещало на самых разных языках — просто Вавилонское столпотворение. Мой школьный французский совсем не годился ни для понимания придушенных сообщений, звучавших из динамиков внутренней трансляции, ни указателей. Я целый час выстояла в очереди к пункту паспортного контроля; запинаясь, ответила на вопросы офицера из иммиграционной службы. Потом выяснила, где выдают багаж, забрала свои сумку и чемодан и наконец, спотыкаясь, выбралась наружу, где было жарко как в печке. На стоянке такси оказалась всего одна машина. «Мерседес», и не обычный, но древний длинный лимузин. Я уставилась на него, не веря собственным глазам. Наверное, ждет какую-нибудь местную знаменитость, подумала я, но едва остановила на нем взгляд, водитель буквально вылетел со своего сиденья и схватил мои сумки. Я сопротивлялась не менее решительно.

— Combien a la Gare de Casa Port?44

— Для вас, мадам, триста дирхемов, — ответил он на отличном английском.

— Я дам вам двести.

— Двести пятьдесят.

— Двести.

Он уставился на меня с обидой. Я уже решила, что сейчас начнет читать мне лекцию о голодающих детях, но таксист лишь махнул в сторону «мерса»:

— Такая прекрасная машина, как же мне ее содержать при таких ценах за проезд?

Ответа на подобный вопрос у меня не было, так что я просто пожала плечами и улыбнулась.

Он тяжко вздохнул.

— Какие у вас красивые глаза! Ладно, ради ваших глаз и за двести отвезу.

— Мой поезд на Рабат отходит в пять. Мы успеем?

— Инш’аллах. Все в руках Божьих.

Немного нервничая, я смотрела, как мои сумки исчезают в багажнике, потом забралась на заднее сиденье. Когда к машине по зову водителя подошел еще один мужчина, а потом еще один, я вытащила свой мобильник и приготовилась звонить мадам Рашиди в надежде, что та даст мне какой-нибудь полезный совет или по крайней мере поставит в известность местную полицию. Водитель занял свое место за рулем, а его приятели скрылись из виду позади машины. Я завертела головой по сторонам, словно параноик. И обнаружила, что мужчины толкают машину, чтоб она завелась «с толчка». С третьей попытки мотор с ревом заработал.

Ну блеск, подумала я. Я одна в этой чужой — совершенно чужой! — стране, в машине с мужчиной, который уже сделал комплимент моим глазам, а теперь еще двое сидят рядом с ним впереди, и мы направляемся в город, где я никогда не бывала, причем в автомобиле, который может сломаться в любой момент. Наверное, Элисон все же была права. Я и сама уже начала сомневаться в разумности своей авантюры.

Сомнения грозили перерасти в панику, когда мы въехали на окраину города и водитель самым жутким образом рванул поперек улицы, через три ряда транспорта, чтобы резко свернуть вбок, в пригород. Безликая улица, по которой мы теперь неслись с пугающей скоростью, не давала никакого представления о стране, в которую я приехала. И тут, совершенно внезапно, мы оказались посреди трущоб.

Водитель, наверное, увидел в зеркале заднего вида мое выражение лица, потому что сразу обернулся, одной рукой по-прежнему небрежно придерживая рулевое колесо на скорости, наверное, миль шестьдесят в час, и весело пояснил:

— Там у них камера и полиция. Всегда меня останавливают, очень дорого обходится.

Я попыталась представить себе худшее, что может произойти с женщиной, оказавшейся одной в трущобах Касабланки, и направила все внимание на незнакомый пейзаж, проносившийся за окном летящей и виляющей машины. Полуразвалившееся домики из необожженного кирпича, сараи, обитые листами оцинкованного железа, между которыми вились переулки с утоптанной красноватой землей, а на ней — обычное для стран третьего мира мельтешение: мелкие черные козы, тощие куры, облезлые кошки и дети в лохмотьях; а еще ржавеющие под палящим солнцем остовы машин, сорняки, пробивающиеся сквозь разваливающиеся скелеты сломанных и брошенных мотоциклов и велосипедов, веревки с сохнущим бельем, болтающимся под пыльным бризом, яркие ковры, вывешенные на стенах террас, крыши из гофрированного железа, на которых торчат целые леса антенн спутниковых тарелок. Возле столба линии электропередачи сидели на корточках двое мужчин — играли в какую-то игру, похожую на шашки, но пользуясь цветными крышками от бутылок и камешками; другие сидели возле дверей, курили и бессмысленно пялились в пространство.