Предатель рода

Каори сочла ее идеальной для других задач. Она была достаточно молода, чтобы отучиться от провинциальных привычек, достаточно красива, чтобы привлекать вниманием более скучного пола, но не настолько красива, чтобы выделяться из толпы. И ее начали готовить для иного поля битвы, ничуть не менее опасного, чем то, где сражаются железные самураи и бусимены. Этим полем битвы стал дворец – с полами из полированной сосны, c шуршащими веерами и струящимися портьерами из кроваво-красного шелка.

Каори выросла при дворе сёгуна и была воспитана как высокопоставленная дама. Поэтому она стала новым сенсеем Мичи. Час за часом, день за днем. Уроки музыки. Поэзии. Философии. Танцев. Ужасающая, бессмысленная скука чайных церемоний, хитросплетения изысканной моды, умение владеть собой, красиво говорить, держать лицо. Затем ее стали обучать владению другим оружием. Инсинуации. Распространение слухов. Подслушивание. Чтение по губам. Флирт. Секс. А когда мысли об этом начинали пугать ее долгими бессонными ночами, она вспоминала своих кузенов, обезглавленных на улице, бездну в глазах дяди, когда он вонзил лезвие себе в живот и взрезал себя справа налево, и страх исчезал – это была слабость маленькой девочки, которая погибла вместе со своими родными на деревенской площади.

– Помни, – выдыхала она. – Помни Дайякаву.

Ее переправили ее в Йаму, а оттуда – в Киген. Заплатили целую кучу железа искусному мастеру, чтобы он набил ей новые ирэдзуми, украсившие ее тело так, как заслуживала женщина ее воспитания. Она играла роль единственной выжившей дочери благородного семейства Тора, убитого в огне повстанцами Кагэ, которая пришла молить Первую Дочь о милости теперь, когда Тени отняли у нее всё, чем она была. И леди Аиша смотрела на нее узкими гадючьими глазами, когда Мичи рассказывала свою историю: по щекам текли фальшивые слезы, дрожала нижняя губа. Это было прослушиванием на роль в самом опасном грядущем предательстве, которое готовилось в Шиме.

А потом леди улыбнулась.

– Ты идеальна, – произнесла она.

21

Паутина и пауки

Бунтарка. Предательница. Служанка. Сестра. Бесклановая. Кагэ. Ничто. Никто.

Граница между тем, кем Хана была и кем хотела быть, с каждым днем становилась всё более размытой. На закате, когда наступали сумерки, она снимала одну маску, как змея сбрасывает кожу, скомкав, бросала в угол и надевала новую, поводя плечами и надеясь, что походит на себя прежнюю.

И никогда она не чувствовала себя более живой.