Предатель. В горе и радости (СИ)

Прекрасно понимаю, что без объяснений я выгляжу самодуром, однако я не хочу, чтобы мои дети приезжали к бабушке в этот дом, который я теперь хочу разнести по кирпичиками и сжечь дотла.

— Твой отец был против…

— И еще, мам, — я не отвожу взгляда, — я не хочу слышать ничего в подобном ключе. Я не буду тебя поддерживать в разговорах, в которых ты будешь рассуждать, против чего бы выступил отец. Или каким он хорошим был.

— Гордей, — мама стискивает в пальцах платок, — конечно, ты по-своему проживаешь горе, но не надо так. Ты так не справишься со скорбью.

И мы с Лялей не сможем играть с моей мамой дурачков, которые очень скорбят и печалится о смерти близкого и любимого человека, лишь бы она прожила свое горе без лишних вопросов.

Гадкая ситуация.

— Если ты твердо отказываешься переезжать, то, конечно, никто силком тебя не выселит из этого дома, — постукиваю пальцами по подлокотнику кресла, — но своих детей я сюда больше не привезу.

— Да что происходит?! — мама внезапно повышает голос. — Какая собака тебя укусила?! Тело твоего отца еще не остыло в земле, а ты уже хочешь наш дом продать.

Я даже на минуту теряю дар речи от предположения мамы. Она решила, что я хочу продать дом и ее оставить без личного угла?

Интересно.

Неужели были предпосылки к тому, чтобы сейчас видеть во мне жадного и мелочного сына?

— Этот дом больше для меня не дом, мама, — я держу голос твердым и спокойным, хотя внутри я начинаю закипать. — Нет. Продавать дом в мои планы вообще не входит. Я просто больше не хочу тут находиться. Потому что… потому что это дом отца.

— Вот именно!

Мама вскакивает на ноги:

— Я никуда отсюда не поеду! И даже не думай! — понижает голос до разочарованных ноток, — я всегда говорила, что ты сложный, Гордей, но сейчас ты перегибаешь палку. Возьми себя в руки, в конце концов!

И ведь я слышу в ее голосе знакомое материнское разочарование, с которым она меня пыталась защищать меня в моменты родительского воспитания.

“Слав, ну вот такой он”

“Слав, он сложный мальчик. Ну, что ты от него хочешь?”

“Он сейчас опять замкнется в себе, Слав, и тебе это тоже будет не по душе”

— Меня, Ляли, наших детей в этом доме больше не будет, — вновь повторяю я, но уже без мягкости в голосе. — Ваши встречи тогда будут только на нашей территории.

— Я не понимаю! — взвизгивает мама.

Молчу. Поглаживаю пальцами спинку носа в попытке успокоить раздражение. У мамы умер любимый муж. Я должен быть понимающим сыном.

— Я так и думала, что между тобой и отцом были какие-то сложности в последнее время! — мама вышагивает передо мной. — Довел отца, да, — разворачивается ко мне. — Ты ему грубил! В тебе было столько агрессии!

Убираю руку от лица и поднимаю взгляд. Мама все же меня винит в смерти отца.

— Да он после разговоров с тобой нервничал, Гордей! — мама почти кричит. — И за что ты так с ним? Он был пожилым человеком, который жизнь положил на семью, на тебя! Где твоя благодарность?

— Мам, он не был хорошим отцом, — щурюсь на нее. — Согласен, как-то запоздало ко мне пришло это осознание, но факт остается фактом. Мудаком он был.

— Не смей!

— Я уважаю твои чувства к нему, поэтому соглашусь, что мне лучше не наговорить тебе сейчас лишнего, — к вискам приливает кровь и пульсирует тупой болью. — Но бегать вокруг тебя и твоих воспоминаний, какая у нас хорошая и крепкая семья была, я тоже не стану. Потому что это не так.

— Ты пьян, — шипит мама. — Ты ночью напился, и сейчас от тебя несет чуть ли не чистым спиртом. Твой отец…

— Хватит! — теперь и я повышаю голос. — О моем отце поговоришь с психологом, — хмыкаю, — хотя тут не психолог нужен, а психотерапевт, а, возможно, даже психиатр, мам. Всем нам! — рявкаю я. — И беседы с ним затянутся на месяцы и годы!

— Ты невыносим! Ты опять все переворачиваешь с ног на голову! Ты иначе не можешь, да? В семье горе, а ты устраиваешь попойки, мордобой, в кустах валяешься! — маму трясет от гнева. — Еще и меня ко всему прочему решил выселить из моего же дома! Где твоя совесть?! Сколько с тобой отец бился и все без толка!

Бессмысленно тратить слова, но и закидывать маму правдой сейчас — жестоко. Пусть злится. Пусть считает меня неблагодарным сыном и тираном-самодуром, который вырвался из-под контроля идеального папочки.

— Мы сегодня уезжаем, — я встаю и приглаживаю лацканы пиджака, — детям уже достаточно слез. Им надо возвращаться в обычную жизнь, к друзьям. Люди умирают. Что уж тут поделаешь?

Глава 55. Нет... он не мог...

Я увела моих родителей из дома в беседку.

Настороженные сидят и молчат. Папа — по правую сторону, а мама — по левую. Не знаю, что говорить.

И они тоже, учитывая тот момент, что я растрезвонила им об измене Гордея, которой не было.

— Ну, что? — папа все-таки не выдерживает. — Вы у адвокатов были, да? И, наверное, уже заявление подали? Вы же об такие быстрые, резкие и дерзкие.

— Не понимаю, как так, — мама вздыхает. — У вас же все хорошо было.

— Во-первых, ничего хорошего не было, — поглаживаю колени и смотрю на солнечные пятнышки на траве у кустов белых пионов.