Предатели

Лиора почувствовала, что ей противна эта женщина и ее приторные, мелодраматические, вкрадчивые речи. Она снова покосилась в сторону коридора — не появится ли Барух. Сколько еще она выдержит наедине с этой женщиной? Только заумных бесед о правосудии им не хватало. Кто на самом деле жертва? Кто преступник? И кто вправе их судить? Кто? Лишь дети да недоумки не судят, а скорбят и оплакивают. Но как судить о чем-то, если не знаешь всех обстоятельств? А судил ли хоть раз кто-нибудь, зная все обстоятельства? При любой возможности каждый тасует факты на свой лад. Сегодня она в газетах — наивный беззащитный олененок. Завтра на свет вытащат другие факты, и она превратится в хитрую меркантильную суку. А позже, может статься, окажется в съемочном павильоне, и они с телеведущим, сидя на диванчиках с кофе в руках, будут изображать задушевную беседу, якобы сочувственную и искреннюю. Однако в данной ситуации, на этой кухне Лиора отнюдь не собиралась распространяться Светлане о них с Барухом. Никто из них этого не заслуживал. В мире полно нахалюг; они норовят разрушить вашу жизнь, от них ничего не скроешь, разве что кое-какие памятные картинки из прошлого.

Их московская квартира, она совсем еще малышка. Приходит зареванная из садика или с детской площадки, а отец твердит: «Тебе нечего стыдиться. Выше голову! Ты — дочь гордого и древнего народа».

Родительский альбом, и в нем газетные вырезки с портретами героев — кто-то бывал у них дома, кто-то сидит в тюрьме. Среди них на почетном месте — фотография Баруха. Хотя к тому времени, когда она хоть что-то стала понимать, его уже освободили. Фотографии запечатлели моменты его триумфа. Невысокий человек с взъерошенными волосами и озорной улыбкой отдает честь почетному караулу в аэропорту имени Бен-Гуриона. Вот он сидит рядом с премьер-министром, и тот что-то шепчет ему на ухо. Вот его несет на руках восторженная толпа. Вот он стоит перед софитами и микрофонами, держа за руку заждавшуюся его красавицу жену.

Альбом с вырезками, вместе со шкафом орехового дерева, в котором он хранился, переехал с ними в Петах-Тикву. Но в Израиле эти вырезки оказались ни к чему. Советских врагов удалось одолеть, эта битва была выиграна. На смену ей пришла новая битва — обустроить жизнь в Земле обетованной. Придя из школы и в одиночестве дожидаясь родителей с работы, она иногда доставала и разглядывала альбом — на ребенка его магия действовала еще долго.

Годовщина Дня Иерусалима, они с родителями на встрече бывших отказников в лесу Бен-Шемен. Под соснами накрыты столы. Между деревьев развешаны гирлянды флажков. Старые активисты, поседевшие, но не утратившие бодрости духа. Не только ее родители — многие пришли с детьми, с внуками. Для большинства этот день был днем возрождения их народа. Израильские парашютисты освободили не только Иерусалим — они, можно сказать, освободили их тоже. Там они с Барухом и познакомились. К аккумулятору чьего-то «фольксвагена» подключили микрофон, электронную клавиатуру и электрогитару. Барух встал за клавиши, кто-то взял аккордеон, отец — гитару, и вместе они исполнили «Кахоль ве лаван»[13]. Позже отец их познакомил. Ей было двадцать два, она оканчивала университет. «Серьезная девушка. Серьезно относится к учебе», — с гордостью сказал отец. «Вижу, вижу», — поддразнил ее Барух и спросил, что она собирается делать после университета. «Я бы хотела заниматься политикой», — набравшись смелости, ответила она. «Активистка у вас выросла, Ицхак», — сказал Барух. «Не самый

плохой выбор», — ответил отец. «Моя дочь так не считает!» — и Барух усмехнулся.

Та зимняя поездка в Хельсинки с торговым представительством. Посещение заводов по производству мобильных телефонов и бумажных фабрик. Было холодно, и Баруху пришлось надеть модное пальто, они с Дафной купили его в торговом комплексе «Мамилла». «Меня примут за австрийского лыжника», — жаловался Барух. Он ходил в пальто, купленном в тысяча девятьсот девяносто втором году на киевском рынке по случаю его символического возвращения в бывший Советский Союз. Для украинского машиниста оно, может, и в самый раз, но для израильского министра торговли никак не годилось. Видя Баруха в этом пальто, она всегда вспоминала, как они с Дафной его покупали, — сначала долго бродили по магазинам, пили капучино в кафе «Арома». Как две подружки. А в номере отеля, хоть и убранное подальше в стенной шкаф, оно все равно словно безмолвно подсматривало за ними и укоризненно подмечало все, что они с Барухом творили в постели. Большого опыта ни у кого из них не было, но с ним она становилась раскованнее и увереннее. Он обхватывал ладонями ее груди, прижимался лицом к спине и сидел, как статуя, неподвижно, словно напитываясь жизненными соками. А в момент разрядки выкрикивал ее имя — как будто благодарил за то, что она утишила его тоску.

Кому о таком расскажешь?

И она спросила у Светланы:

— Итак, вы считаете, что Бог прислал нас сюда, чтобы вас спасти. Повести вас на Святую землю. С Барухом в роли пастуха и вашим мужем в роли агнца.