Предатели

До осени 1931 г. Люшков был в очень хороших отношениях с В.А. Балицким, но со времени переезда Балицкого в Москву в качестве зампреда эти отношения ухудшились. Люшков объяснял этот поворот во взаимоотношениях тем, что последний поддерживал, как он выражался, выскочку – Письменного и его преследования меня, как бывшей жены Письменного. В самом деле, как потом оказалось, Люшков изменил свои отношения к Балицкому потому, что он начал сближаться с Ягодой и его группой. Когда И.М. Островский сблизился с нашим домом, он неоднократно подчеркивал хорошие отношения и доверие Ягоды к Люшкову.

Люшков установил также хорошие отношения с Я.А. Дейчем, Б.Д. Берманом, они бывали друг у друга на дому; кроме того, бывали иногда у Л.Д. Вуля. Он был также в хороших отношениях с Дейчем Максом, Бельским Яшей и Западным Семеном.

Нина сообщила, что в 1935 г. они с мужем отдыхали в Сочи совместно с А.А. Андреевой, с которой близко сошлись. Позже они бывали друг у друга.

Она отметила, что до 1936 г. у Люшкова была троцкистская литература: собрание сочинений и несколько книг Троцкого, изданных за границей. Эту литературу он частично сжег дома в 1936 г., а часть книг, по его словам, отнес в НКВД. Вместе с троцкистской литературой хранилось несколько журналов «Социалистического вестника».

Как Люшков реагировал на снятие Ягоды, жена Люшкова не вспомнила, но арест Молчанова, по ее словам, очень взволновал и Люшкова и Кагана. О чем они узнали в Ростове. Этот период работы Люшкова она характеризует большой нервозностью с его стороны. Я.А. Дейч ежедневно, иногда по нескольку раз в день звонил Люшкову в Ростов по ВЧ и информировал его о московских новостях. Эти новости и служили причиной волнений Люшкова. Если эти разговоры по телефону происходили в ее присутствии, то они носили условный характер, так что ей трудно было догадаться, о чем и о ком идет речь. С назначением Люшкова на ДВК он успокоился, считая, что Н.И. Ежов относится к нему хорошо, но в январе 1938 г. в настроениях Люшков произошла перемена – он начал нервничать и беспокоиться. Появилось большое беспокойство и у Кагана.

Будучи с Люшковым в январе 1937 г. в Москве, Нина спрашивала его, не боится ли он ареста в связи с арестами ряда его близких знакомых и сослуживцев. На что он ответил: «Да, странно, все может быть». В это время у нее появились опасения за свою судьбу. Она неоднократно спрашивала, что же будет с ним, на что он обычно отвечал лаконически: «да, все может быть». В этот период времени Люшков сделал ей предложение разойтись с ним.

В середине мая 1938 г. Люшкову стало известно об аресте И.М. Леплевского. Внешне Люшков делал вид, что он не реагирует на этот факт, тем не менее было видно, что он очень волнуется. С тех пор он стал задумчив и замкнут. Его сильно беспокоил отзыв Кагана из ДВК и отсутствие от него писем и телеграмм.

К тому же времени относится вызов Осинина в Москву и его возвращение в ДВК. Возвращению Осинина Люшков был очень рад, ждал его с нетерпением.

Перед отъездом Кагана в Москву Люшков сказал в Хабаровске на вокзале, что не исключена возможность его ареста, что вместо нового назначения попадет в Лефортовскую тюрьму.

В мае месяце 1938 г. Люшков начал уговаривать Нину поехать в Москву с дочерью и, несмотря на ее возражения, настоял на этой поездке. Люшков советовал взять все свои вещи, мотивируя это тем, что за время ее отсутствия его, возможно, переведут в Москву. Перед отъездом дал ей восемь тысяч рублей и облигаций на шесть тысяч рублей.

Далее она сообщила, что в последних числах мая Люшков уехал на границу и взял с собой штатский плащ и кепи. При нем был его портфель, наполненный документами, который он привез обратно. Из вещей он брал одну смену белья, носовые платки, носки. Все это он привез обратно в неиспользованном виде, хотя он был в дороге около 8 дней. Плащ был запачкан якобы в машине, где он валялся. С ее слов это был первый случай в ДВК, когда он брал с собой штатскую одежду.

Уезжая на границу, Люшков сказал, что приедет не позже 3 июня, так как на это число был назначен день отъезда Нины. Однако Осинин сообщил, что Люшков задерживается и просит перенести отъезд на 5 июня, что и было сделано. Люшков вернулся в Хабаровск 4 июня в подавленном состоянии духа. Прощался с женой сверх ожидания очень тепло, как бы зная, что расстается с ней навсегда. Поведение Люшкова в течение 4 и 5 июня было очень странным, чувствовалось, что в нем происходит какая-то борьба. На вокзале он просил жену телеграфировать ему с пути и сам обещал сделать тo жe. В Иркутске 8 июня она получила в поезде телеграмму от Люшкова и ответила ему. Люшков сообщал жене, что собирается на месяц поехать на границу и в ближайшее время поехать на Сахалин. Никаких поручений к своим родным Люшков жене не давал и не говорил о них.