Предательство Борна

Борн садится. Хамид ибн Ашеф. Он должен был разыскать этого человека и убить его. Приказ Алекса Конклина.

– Тебе известно, где сейчас находится Хамид ибн Ашеф?

– Да, и на этот раз сведения абсолютно достоверны, – говорит Сорайя. – Он на пляже Отрада.

Александр заворочался, ткнул Борна в бедро плоской черной мордой. Борн заморгал, прогоняя воспоминания, пытаясь сосредоточиться на настоящем. Судя по всему, он заснул, хотя и намеревался бодрствовать. Хорошо, что Александр бдительно нес дежурство за него.

Усевшись на дощатом настиле в своей крошечной подземной келье, Борн увидел, что темнота озарилась зловещим перламутровым сиянием. Бульдог ощетинился. Сюда кто-то идет!

Не обращая внимания на нахлынувшую боль, Борн спустил ноги с настила. Для возвращения Сорайи еще слишком рано. Опершись на стену, он поднялся на ноги, постоял какое-то мгновение, ощущая прикосновение теплого мускулистого тела Александра. Слабость еще не прошла, но он провел время с пользой, дыша глубоко и размеренно, занимаясь медитацией, восстанавливающей запасы жизненной энергии. От потери крови силы оставили его, но теперь он уже мог хоть как-то повелевать тем, что осталось.

Перемена освещения по-прежнему была едва заметной, но теперь Борн уже отчетливо видел, что источник света перемещается, дергаясь вверх и вниз. Это означало, что его держит в руке человек, приближающийся по подземному тоннелю.

Александр, ощетинившись, возбужденно облизывал губы. Борн потрепал собаку за ушами, как это делала Сорайя. Он не переставал себя спрашивать: кто она такая? Что она для него значит? Все те мелочи в ее поведении по отношению к нему во время его первого появления в центре «Тифон», тогда показавшиеся ему странными, теперь приобретали смысл. Сорайя ждала, что он ее вспомнит, вспомнит то, как работали они вместе в Одессе. Что здесь произошло? Почему ей пришлось уйти с оперативной работы?

Свет уже не был бесформенным. У Борна не осталось времени копаться в своей разбитой на мелкие осколки памяти. Но стоило ему сделать движение, как закружилась голова и он пошатнулся. Борн ухватился за каменную стену, чувствуя, что у него подгибаются колени. Свет становился все ярче, а он был бессилен что-либо предпринять.

Фади, двигаясь по левому ответвлению, вслушивался в малейшие звуки. Каждый раз, услышав какой-то шорох, он быстро направлял в ту сторону луч фонаря, но видел только суетящихся крыс с красными глазами и отвратительными голыми хвостами. Фади не покидало острое ощущение неоконченного дела. При мысли о том, что его отец – умный, сильный, крепкий мужчина – был превращен в никчемную оболочку, способную лишь бессвязно бормотать, пуская слюни, прикованную к инвалидному креслу, устремившую взгляд в серую бесконечность, у него в груди вспыхивал костер. Это сделал Борн, Борн и та женщина. Совсем недалеко отсюда, при этом сам Фади едва не погиб от пули Борна. Он не питал насчет Джейсона Борна никаких иллюзий. Этот человек был настоящим волшебником – менял свою внешность, материализовался из ниоткуда и также таинственно исчезал. На самом деле именно Борн вдохновил Фади тоже стать хамелеоном, менять обличья.

Дело всей его жизни изменилось в ту самую минуту, когда пуля, выпущенная Борном, попала его отцу в позвоночник. Это ранение не только вызвало мгновенный паралич; за ним последовал инсульт, который отнял у отца способность говорить и связно мыслить.

С того самого момента радикальная философия Фади приобрела для него особый внутренний смысл. Для его последователей ничего не изменилось. Но сам Фади чувствовал произошедшие перемены. После того как Джейсон Борн искалечил его отца, у него появилась своя собственная цель, состоящая в том, чтобы причинить Борну и Сорайе Мор самые страшные мучения, перед тем как их убить. О быстрой, безболезненной смерти для них не могло быть и речи. Так считал Фади, и так считал его брат Карим аль-Джамиль. Отец, превратившийся в живой труп, связал братьев неразрывными узами. Их сознание слилось воедино, разделенное на два тела, нацеленное на неминуемое отмщение. И братья посвятили этой задаче все свои силы, весь свой изворотливый ум.

Фади, урожденный Абу Гази Надир аль-Джаму ибн Хамид ибн Ашеф аль-Фахиб, прошел мимо провала в стене слева. Впереди луч его фонарика высветил тоннели, уходящие влево и вправо. Фади заглянул сначала в один, затем в другой, но ничего не обнаружил.

Решив, что он все-таки ошибся, Фади повернул назад, возвращаясь к развилке. Он торопился вернуться к лейтенанту Ковальчуку и его людям. Ему было просто необходимо самому быть на острие. Не исключено, что в пылу боя милиционеры забудут его приказ взять Борна живым.