Предательство истины

Она опустила взгляд, нахмурила брови, словно пытаясь совладать с внутренней болью. Когда она подняла голову, в ее глазах была жесткая решимость, отражающая внутреннюю борьбу.

– Мы не персонажи в их выдуманных нарративах. Мы личности, сложные и уникальные. Очернение, унижение и уничтожение… это бесчеловечно. Это унизительно. Мы не такие.

Это был не показной гнев, а настоящий призыв к действию. Требование уважения. Мария не просто делилась своим опытом, она бросила вызов всему миру, пытаясь сподвигнуть всех выйти за рамки своих предрассудков и увидеть людей без ярлыков, подвергнуть сомнению те концепции, которые им были навязаны.

Мария рассказала о том, как изменилось ее восприятие ситуации, когда она начала переводить мои интервью из Мариуполя в апреле.

– Рассказы, которые я слышала от обычных людей на улицах Мариуполя… Они расходились с тем образом, который рисовали западные СМИ. Я словно услышала другую сторону пропаганды. Это вызывало недоумение.

Невозмутимая Маша Лелянова держит в руках боевую противотанковую мину

Внутренние противоречия Марии усилились, когда она помогала брату своего друга, беженцу из Донбасса, уехать в Германию в июле. Его рассказ о том, что с ним произошло, полностью разрушил ее представления о причинах и реальности конфликта.

В голосе Марии чувствовалась потребность в ответах на ее вопросы:

– Существовала целая пропасть между реальностью, которую описывали эти люди, и тем, что я считала правдой, основываясь на информации западных СМИ. Мне нужно было преодолеть этот диссонанс. Мне нужно было докопаться до истины.

Мария продолжила, теперь ее взгляд излучал решимость.

– Когда ты сказал, что собираешься поехать в Донбасс и тебе нужен переводчик, я приняла решение, – сказала она взволнованно. – Я помню, что неожиданно для самой себя выпалила: «Выбери меня!»

Я помню, в тот момент меня несколько ошарашил ее неожиданный энтузиазм, казалось, что это было импульсивным решением. Сейчас ее рассказ об этом судьбоносном случае был полон какого-то детского волнения, желания нырнуть с головой в неизведанное.

С ноткой удивления в голосе Мария продолжила:

– Ты воспринял мое предложение довольно серьезно. Я, самодовольно ухмыльнувшись, заверила тебя: «Я отличный переводчик». На твоем лице расплылась улыбка, и ты подтвердил: «Согласен!»

В этот момент выражение ее лица изменилось, она задумчиво смотрела куда-то вдаль.

– И тут до меня дошло. Я попала в водоворот сомнений, вопросов и постоянного страха неизвестности. Неопределенность была невыносимой. Я должна была узнать правду.

Томас Рёпер, наш закаленный в информационных боях редактор, тогда одарил ее недоуменным взглядом. «Мария, ты же знаешь, что там происходит? Донецк усеян минами. Это зона боевых действий. Ты разве не боишься?»

Даже не моргнув, она устремила взгляд, полный свирепой решимости, прямо на Томаса, который даже слегка растерялся. «Страх – последнее, что меня волнует, Томас. Жизнь в неведении меня пугает намного больше. Нам приходится терпеть чувство вины, стыда и досады только потому, что мы родились в России. Это невыносимо. Мне нужно увидеть правду ради своего собственного душевного равновесия. Я должна поехать с вами».

Когда мы приблизились к границе между Россией и Донбассом, недалеко от Ростова-на-Дону, наше путешествие приняло неожиданный оборот. Гостиница, в которой мы планировали остановиться на ночь, подверглась бомбардировке со стороны украинских войск. Я воочию увидел жестокую реальность, когда ни в чем не повинные люди оказываются лишь пешками в информационной войне. Гостиница превратилась в руины, а все те, кто долгие годы отрицал человеческие жертвы в Донбассе, громко кричали, что видеозапись того, что осталось от гостиницы, смонтированный фейк.

Пока мы подыскивали новое жилье, наше внимание привлекла расстроенная женщина. Она выглядела полностью убитой горем, на ее глазах блестели слезы. Мария с сочувствием и участием выслушала ее рассказ. Женщина поведала, что в этой гостинице погиб ее друг – только чудом мы не разделили его участь. В этот момент тягостное осознание легло тяжелым грузом на наши плечи. У того самого видеоролика, который мы посмотрели, теперь были имя и лицо. Это была не пропаганда – это была реальность, и настолько ужасная, что мозг отказывался ее воспринимать.

Мария была заметно растеряна. Ее потрясло осознание вопиющего безразличия к человеческим жизням, свидетелем которого она стала.

– Это просто ужасно, – пробормотала она, отведя взгляд.

Наше путешествие продолжилось. Мы пересекли границу и въехали в Донбасс, где нас ждала неожиданная картина. На городском пейзаже красовалась огромная буква «Z». Мария опешила: в ее понимании это был символ жестокости и угнетения, как нацистская свастика. Это показалось ей нелепым. Как такое вообще возможно, что живущие под российским гнетом люди могут добровольно демонстрировать символы своих угнетателей? Вид символа «Z» резко контрастировал с восприятием мира, сформированным западными нарративами.