Предательство Риты Хейворт

Только ей нравится двадцатилетний Индеец. И Касальс спросил: «Адемар ей не нравится? — Индеец ведь дикарь из сельвы», а я сказала: «Но если тебе нравится Лаурита, почему ты хочешь свести ее с твоим двоюродным братом?» — «У брата миллион подружек, сдалась ему Лаурита, но мне надо бы затесаться в компанию к Кралершам, Лаурите и остальным. Скажу тебе по секрету: на будущий год брат пойдет на военную службу, а я останусь в их компании».

Бедный мальчик, живет иллюзиями, я так ему и сказала: почему бы тебе не подыскать девочку помладше, из начальной школы, а он ответил: «С ними не о чем говорить, они еще маленькие». И вдруг как огорошит меня: «Пойду позвоню брату, спрошу, пойдем мы в воскресенье в кино, или он встретит меня у выхода после матча „Ривера“, он уже разрешает мне самому ездить на автобусе в центр, знаешь, если хочешь пойти, я сейчас ему скажу». Да, да, да — вырвалось у глупой школьницы, сердце ее, точно малыш, ползавший на четвереньках и вдруг ставший на ноги, рискнуло сегодня сделать свой первый шаг.

Никогда этого не забуду, Касальс пошел со мной в канцелярию звонить брату, и я собиралась послушать, что он скажет, но тут пришла секретарша и сообщила, что директор остается, и я ничего не разобрала из разговора Касальса по телефону. Какой он все же милый.

Воскресенье… в воскресенье, Эстер, твое первое свидание с жизнью, в то время как Лаурита в час пополудни спешно доедает воскресный обед у себя в особняке с красной черепицей, а Грасиела? — я отчетливо представляю ее, избалованную родителями, вот она в роскошной столовой своей квартиры с видом на тихую, утопающую в зелени площадь Франции, снимает бигуди за столом, ковыряя ложкой нежный домашний десерт; но и та, и другая, и третья (третья — это я!) — все мы живем мечтой, романтической мечтой.

Свидание в три часа, в величественном фойе самого шикарного кинотеатра Буэнос-Айреса, сказочного дворца из «Тысячи и одной ночи», где показывают фильм, выбранный Касальсом. И будто мало той мечты, что наполняет паруса моей души и несет меня вперед, как попутный ветер, — еще одна мечта рождается на экране, мечта другой девушки или юноши, которые… готовы полюбить, любят или вспоминают, как любили. Героиня плачет, улыбается, или это я, отображенная в ней, плачу и улыбаюсь, и вот при слове «конец» в зале зажигаются огни: Касальс сидит рядом — тебе понравился фильм, Касальс? ведь ты ждал этого всю неделю, перелистывая учебник, а теперь уйдем от этой сутолоки, толпы зрителей выплескиваются на центральные улицы гигантской столицы, и огни ее (синих и красных огней в моем городе больше всего) ярче и ярче проступают на фоне темнеющего голубого неба, в переливах голубой тафты (это небо Буэнос-Айреса) сияют драгоценности (его ослепительные вывески), самоцветы рассыпаются поверх тафты, и она обволакивает меня, не давая забыть, что сегодня — праздник.

И приходит время для пирожных в «Канадском домике», «всему в жизни свое время», говорит мама, и появляется официант в обшитой желтым и белым куртке, неся на подносе два пирожных и две дымящиеся чашки кофе с молоком. И все ближе долгожданная минута, ведь Касальс рассчитал, что в четверть седьмого он может прийти, — кто? да Эктор! кто же еще?! — едва только закончится матч его любимой команды, он кинется на улицу, быстрее молнии сядет в автобус, вот он уже моется в пансионе, и не успеют еще просохнуть его короткие (и жестковатые, как у бобра?) волосы, как он войдет в уютный зал «Канадского домика». После шести на улице непроглядная ночь, где же солнце? — теплые ласковые лучи недолгого вечера погасли, пока мы сидели в полумраке кино… но я успею прикоснуться к вам, о ласковые лучи, если протяну руку и поглажу Эктора по щеке, ибо дневное светило окрасило огненным румянцем лица всех ребят, заполнивших трибуны.