Предательство Тристана

Мало того, не было никаких следов того, что оно там вообще находилось. Ванная сверкала чистотой, и ничто не напоминало о том, что несколько часов назад здесь лежал труп задушенного мужчины.

Власти убрали тело и приказали идеально вычистить ванную, устранив все следы преступления, но почему?

Что, черт возьми, здесь творится?

Из другого телефона-автомата, находившегося в нескольких кварталах от гостиницы, Меткалф позвонил в посольство и спросил Хиллиарда.

Хиллиард снял трубку своего телефона. Его голос прозвучал грубо, очень напоминая лай:

– Хиллиард.

– Робертс, – назвал Меткалф имя-пароль. В том, что телефон посольства прослушивается, не могло быть никаких сомнений.

Последовала долгая пауза – секунд пятнадцать; потом Хиллиард произнес одно слово:

– Tain.

– Повторите, – попросил Меткалф.

– Tain. Не taint, а tain. – И Хиллиард резко повесил трубку.

Tain – это слово шло вторым в списке, который дал ему Корки. Подтверждение того, что Хиллиард действительно говорил с Корки и передал ему новости.

Tain, странное, редко употребляемое слово, обозначающее оловянную амальгаму, которой покрывают зеркальное стекло, происходит от французского слова otain – олово.

Даже выбор слова мог послужить классическим примером пристрастия Коркорана к словам и фразам, полным скрытого значения. Амальгама зеркала. Сразу приходила на память старая загадка, которую Корки так любил: почему зеркала меняют местами лево и право, а не верх и низ?

И еще одно высказывание: правда – это разбитое зеркало. Не порежьтесь об осколки – предупреждал он.

Можно было подумать, что Корки все время предупреждал его, даже выбором кодовых слов для связи. Меткалф вступил в мир зеркал, мир, чреватый опасностями.

Но Корки, даже Корки, не имел представления о том, насколько этот мир ими чреват.

Рудольф фон Шюсслер снова пробежал глазами все страницы, одну за другой. Удивительно! Просто удивительно! И все это – плод его собственных блестящих способностей; пусть так говорить о себе нескромно, но умение видеть возможности есть само по себе признак выдающегося интеллекта: сам фюрер не сказал бы лучше. Он видел возможность – тот факт, что его дорогой Красный мак имела доступ к документам самого высокого уровня секретности. А то, что она отдала их ему, является доказательством ее любви к нему. Она была беспомощна, охвачена страстью, предана ему; ну и что из того, что у нее тренированное тело балерины, на самом деле она слабое существо. Поскольку всегда и во всем она является олицетворением Ewig Weiblich – Вечной Женственности. И потому ее главной чертой было желание отдавать, как у мужчины над всем преобладает желание брать. И скоро герр Гитлер возьмет все и построит ту империю, какой заслуживает по всем божеским и человеческим законам.

Это создаст фон Шюсслеру репутацию. Нет, лучше сказать: это завершится тем, что он получит признание. Да, достойное признание. Он будет наконец-то признан тем, кем является на самом деле. Он почти наяву видел Рыцарский крест, приколотый к его прекрасному светло-синему мундиру. То, что Людвиг фон Шюсслер получил благодаря силе и открытой, лобовой смелости, его потомок защитил ловкостью и хитростью – умственными качествами, на первый взгляд куда более мягкими, но от этого не менее устрашающими.

Когда он быстро шел по направлению к кабинету посла графа фон Шуленбурга, его сердце колотилось часто и сильно. Коротко кивая некоторым из своих коллег, отвечавших ему пустыми взглядами и лишь едва поворачивавших головы в ответ, он вспоминал кое-какие снисходительные замечания по поводу его зачисления в московское посольство, подслушанные им в министерстве иностранных дел. О, теперь они будут смотреть на него по-другому. Информация была из тех сведений, которые предопределяют победу в войне! Так всегда было и будет – знай себя и знай врага. И чем больше уровень детализации, тем более ценным является знание. Он в который раз скользнул глазами по первой странице пачки документов, по аккуратно напечатанным колонкам чисел. ОКВ больше не придется строить домыслы о военных способностях Советов. Теперь они будут знать.

– Боюсь, что граф фон Шуленбург сейчас занят, – строго проговорила фрау с необыкновенно жирной шеей, служившая личным цербером посла. Вернер всегда относился к нему сердечно, хотя и несколько покровительственно… но кое-кто из окружавших посла держал себя весьма нелюбезно, на грани бесцеремонности, правда, никогда не давая формального повода для жалобы. Нельзя же жаловаться на тон голоса, быстрое движение глаз, выражение неопределенного презрения – так можно и самого себя выставить дураком. Однако фон Шюсслер все это замечал. Он очень много чего замечал. Он обладал замечательными способностями наблюдать и делать выводы, что в итоге закончилось вот этим – этим! – самой ценной разведывательной информацией из всей поступившей в рейх.