Предательство Тристана

– Да.

– Я хочу, чтобы ты как следует подумала об этом. Дело получается смертельно опасным, но я считаю, что для тебя во много раз опаснее возвращаться в Москву, где только вопрос времени, когда тебя арестуют.

– Я сказала: да, Стива.

– Но ты понимаешь, что все может пойти кувырком?

– Я уже сказала тебе: я – не ребенок. Ничего в жизни не гарантируется. Ничего в нашем мире не безопасно. И хватит об этом. Расстаться с отцом – это навсегда разлучит меня с ним, мой любимый. Но я попрощалась с ним перед отъездом, точно так же, как делаю это каждое утро. Так что говорю тебе: да.

Минуту или две оба молчали.

– Я должен сделать два звонка. Один Кундрову, который ждет моего сигнала. – Он вынул клочок бумаги, на котором небрежно записал номер телефона в будке в центре Берлина. – А второй в Швейцарию. Фон Шюсслер дипломат, а это означает, что министерство иностранных дел должно было предоставить ему телефонную линию с международным доступом, какую имеет мало кто из обычных немцев.

– Телефон находится в его кабинете. Он звонил в немецкое посольство в Москве вскоре после того, как мы прибыли сюда.

Стивен поглядел на часы и понял, что нынче вечером делает это все чаще и чаще.

– Хорошо. У нас остается пять часов, даже чуть меньше. Если все пойдет согласно графику, то как только я позвоню Кундрову, он свяжется с Москвой. Колеса закрутятся; Кундров проследит за этим. Тебе позвонят, это произойдет довольно скоро, может быть, в течение часа. Говорить будет кто-то из НКВД, но он, конечно, назовется кем-нибудь из больших театральных начальников, о котором ты почему-то никогда не слышала. Тебе скажут, что твоего отца свалил внезапный приступ, что требуется твое присутствие в Москве, чтобы тебя могли назначить законной опекуншей отца. Тебе расскажут, как добраться до берлинского Восточного вокзала, и наверняка закажут билет на поезд Брюссель – Москва, который выходит из Брюсселя в полдесятого вечера и делает краткую остановку в Берлине в 4:02 утром.

– А потом?

– А потом в замок приедет Кундров и отвезет тебя на место, куда должен прилететь самолет. Это заброшенная киностудия неподалеку от Берлина, которая в настоящее время используется как приманка – фальшивый город, предназначенный для того, чтобы дурачить пилотов противника и заставлять их сбрасывать бомбы на пустое место, а не на Берлин. Там есть большое поле, на котором свободно сможет приземлиться маленький самолетик. Поскольку студия заброшена, это, наверно, самое безопасное место в радиусе шестидесяти километров от Берлина. Но для того, чтобы этот план имел шанс на успех, самолет должен появиться не раньше, чем тебе позвонят из НКВД, и незадолго до ожидаемого времени твоего прибытия на Восточный вокзал. После того, как событие произойдет, все его обстоятельства будут тщательно изучаться. Все должно выглядеть правдоподобно. Должно складываться такое впечатление, что после того, как тебе позвонили, ты заподозрила неладное и связалась со своими опекунами…

– Какими опекунами?

– Людьми, на которых ты работаешь. Извини. Это слово из моего мира, а не твоего.

– Но как ты узнаешь, что тебе удалось организовать рейс самолета за такое короткое время?

– Мои знакомые обладают очень большим влиянием. Если экстренный рейс отправить почему – либо не удастся, придется отложить осуществление нашего плана до удобного момента. Кундров не станет передавать донесение в Москву, пока не убедится, что самолет будет.

Она замолкла, по-видимому, прикидывая что-то в уме.

– А что, если самолет собьет немецкая авиация или зенитки? А НКВД уже приготовится схватить меня?

Меткалф ответил не сразу:

– Мне не хотелось бы так думать, Лана.

– Нужно всегда готовиться к худшему.

– Иногда просто не бывает выбора, и остается надеяться только на лучшее.

– Очень странный подход, когда речь идет о чьей-то жизни. Или даже о судьбе мира.

– Ничего странного в этом нет. Я американец и, следовательно, оптимист.

– А я русская и потому пессимистка. Но лишь один из нас может быть прав.

– Но скоро, моя любимая, ты сама станешь американкой. Знаешь что? Мы тут сидим, болтаем, а время идет. Нам нужно пошевеливаться, причем поживее. Мы должны бежать. Если все пройдет так, как нужно, то уже завтра к этому времени мы с тобой, моя любимая, окажемся в месте, где наше бегство наконец закончится.

37

Меткалф стоял возле открытой двери, той самой, через которую проник в дом, и смотрел, нет ли поблизости сторожевых собак. В пределах видимости не оказалось ни одной – вероятно, они вернулись на свои обычные места у ворот и близ каменных стен поместья. И патруль гестапо, так и не изловивший Меткалфа, ушел, возможно, получив другое задание. Одним молниеносным броском он достиг навеса для машины, где легко нашел вслепую крюк, на котором висел ключ от «Даймлера».