Предательство Тристана

Эйген был знаком со всеми. Он регулярно встречал их в салонах вроде этого, и, что гораздо важнее, большинству из них он оказывал различные услуги. Нацистские хозяева Франции не только закрывали глаза на существование так называемого черного рынка; они нуждались в нем, как и все остальные. Где еще они могли найти кольдкрем или пудру для своих жен и любовниц? Бутылку приличного «Арманьяка»? Даже новые немецкие правители Франции страдали от военных лишений.

И потому делец черного рынка Даниэль Эйген был нужен всем и всегда.

Он почувствовал прикосновение к рукаву. Сразу же узнал унизанные бриллиантами пальцы своей бывшей любовницы Агнесс Вийар. И, хотя внутренне он содрогнулся от страха, когда Даниэль повернулся, его лицо расцвело самой искренней улыбкой. Он не видел эту женщину несколько месяцев.

Агнесс, миниатюрная, привлекательная женщина со сверкающими рыжими волосами, была замужем за Дидье, крупным дельцом, торговцем боеприпасами и владельцем скаковой конюшни. Даниэль познакомился с прекрасной и любвеобильной Агнесс во время скачек на ипподроме в Лоншаме, где у нее была личная ложа. Ее муж тогда находился в Виши в качестве советника марионеточного правительства. Она представилась красивому богатому аргентинцу как «вдова военного времени». Их роман, страстный, хотя и короткий, продолжался, пока ее муж не вернулся в Париж.

– Агнесс, ma cherie![7] Где ты была?

– Где я была? Я не видела тебя с того вечера у «Максима». – Она чуть заметно извивалась всем телом в такт музыке джаз-оркестра, игравшего «Воображение».

– Да-да, я прекрасно помню, – подхватил Даниэль, который на самом деле не помнил о том вечере почти ничего. – Приношу извинения, я был ужасно…

– Занят? Даниэль, ты же нигде не работаешь, – сварливо возразила женщина.

– Ну, видишь ли, мой отец всегда говорил, что я должен найти полезное занятие. Теперь, когда вся Франция оккупирована, это, я бы сказал, помогает мне не рехнуться.

Она покачала головой, нахмурилась, пытаясь скрыть улыбку, которая против ее воли растягивала губы, и подалась к собеседнику.

– Дидье снова уехал в Виши. А здесь чересчур много бошей. Почему бы нам не сбежать в Жокей-клуб? У «Максима» сейчас тоже полным-полно фрицев. – Она говорила шепотом: по всему городу, особенно в метро, были развешаны плакаты, извещавшие, что любой, кто назовет немцев «бошами», будет расстрелян. Немцы очень остро воспринимали насмешки французов.

– О, я ничего не имею против немцев, – сказал Даниэль, пытаясь перевести разговор на безопасную тему. – Они превосходные клиенты.

– Солдаты – ты слышал – их называют haricots verts[8]

! Это настоящие скоты! Они совершенно невоспитанны. Они просто подходят к женщинам на улице и прямо-таки тащат их с собой.

– Тебе следовало бы немного пожалеть их, – ответил Эйген. – Несчастный немецкий солдат чувствует себя завоевателем всего мира, но не может понравиться французской девчонке. Это же несправедливо.

– Но как от них отвязаться?

– Просто скажи им, что ты еврейка, моя радость. И они сразу же отвяжутся. Или посмотри, делая вид, будто тебя очень удивляют их огромные ножищи – это всегда их смущает.

Теперь она не могла сдержать улыбку.

– Но как смешно они топают гусиным шагом по Елисейским Полям!

– А ты думаешь, что ходить гусиным шагом легко? – возразил Даниэль. – Как-нибудь попробуй сама. Вот увидишь, сразу же шлепнешься на задницу. – Он украдкой оглядел зал в поисках спасения.

– А знаешь, я на днях видела, как Геринг выходил из автомобиля на Рю-да-ла-По. Держал в руке этот дурацкий фельдмаршальский жезл. Я уверена, что он даже спит с ним! Он вошел в «Картье»; потом управляющий сказал мне, что он купил ожерелье за восемь миллионов франков для жены. – Она ткнула указательным пальцем в грудь накрахмаленной белой сорочки Даниэля. – Обрати внимание, он покупает для жены изделия французской моды, а не немецкой. Боши всегда бранили наш декаданс, но просто влюбляются в него, когда попадают сюда.

– Ну что ж, герр Мейер покупает самое лучшее.

– Герр Мейер? Что ты хочешь сказать? Ведь Геринг не еврей.

– Неужели ты не слышала? Он сам сказал: если хоть одна бомба упадет на Берлин, можете называть меня не Германом Герингом, а Мейером.

Агнесс рассмеялась.

– Говори потише, Даниэль, – громким шепотом предупредила она.

Эйген полуобнял ее за талию.

– Я вижу одного господина, с которым мне необходимо поговорить, doucette[9], так что прошу меня извинить…

– Ты хочешь сказать, что тебе приглянулась другая женщина? – строго спросила Агнесс, сопроводив свои слова несколько деланой улыбкой.

– Нет-нет, – усмехнулся Эйген. – Боюсь, этот разговор будет чисто деловым.

– Что ж, Даниэль, любовь моя, но ты, по крайней мере, должен раздобыть для меня немного настоящего кофе. Я не могу больше терпеть весь этот эрзац из цикория и жареных желудей! Ты сможешь, милый?

– Конечно, – ответил он. – Сразу же, как только представится возможность. Я ожидаю партию через несколько дней.

Но, едва успев отвернуться от Агнесс, он услышал строгий мужской голос:

– Герр Эйген!