Предел тщетности (СИ)

Стоп, — сказал я себе, — а как же уже готовое название, результат мозгового штурма сотоварищей в лице нечистой силы и Никитина, но вспомнил улыбку Петьки Сапожникова и его, как мне теперь снова показалось, гениальную фразу, сказанную по поводу: роман может быть о чем угодно. Я засмеялся, посмотрел на стену в районе сломанного принтера чуть выше монитора и скорчил рожу. Открыл текстовый файл, девственная белизна страницы еще больше воодушевила меня, посмеиваясь, в творческом запале я протянул руки к клавиатуре и вдруг осознал, что возбужденный рой слов исчез, в голове зазвенела тревожная пустота, следом за ней заявилась пугающая тишина и только часы на стене издавали звук — стрелки безразлично шли по кругу, спотыкаясь каждую секунду. Мыслей не было или они проносились с такой скоростью, что ни одну из них я не смог идентифицировать. Понимая, что сидеть перед монитором и тупо смотреть на белый лист виртуальной бумаги можно необыкновенно долго, хоть до вечернего пришествия, то бишь явления жены с работы, когда мне уж точно не выдавить из себя ни строчки, хоть извилины выжимай, я решил пойти на хитрость. Закрыл глаза, занес руки над клавиатурой, как пианист над черно-белыми клавишами инструмента и ткнул наобум указательным пальцем в первую попавшуюся букву, рассчитывая, что такая уловка поможет мне ухватить начальную фразу романа за хвост. Указующий перст втопил случайную клавищу, я приоткрыл один глаз и увидел, как остальные буквы начали жить самостоятельной жизнью, будто на механическом пианино. Руки невидимки носились по клавишам с такой скоростью, что позавидовала бы опытная машинистка. На мониторе побежали строчки текста:

«Дорогая, ненаглядная, яхонтовая, дружочек мой, Евдокия Авдотьевна! Бросай ты своего лилового ухажера Варфаломея к поганой матери со всеми его прихлебателями крылатыми.

Выходи, свет очей моих, за меня замуж, всенепременно, не мешкая, сей секунд, в чем сейчас есть, в том и выходи. Лохматый анчутка совсем тебе не пара, серая жемчужина глаз моих.

P.S. С нетерпением жду у принтера нонче вечером. Твой Васятка Никитин».

Я поначалу даже не врубился, что невидимая бестия-машинистка настрочила от моего имени письмо крысе Дуньке. Не успел я удивиться, как клавиатура снова ожила и выдала следующий текст:

«Моншерами, Дусья! Кафешантан моего сердца, круассан души моей, во первых строках письма спешу уведомить вас, что соискатель на вашу руку и тело, именуемый далее, как Никитин В.И., не достоин и мизинца вашей же изящной не по годам лапки, ибо пребывает в безделии, неверии и блуде, а на сей момент является содержантом на шее несчастной супруги, с коей состоит в законном браке уже четверть века.

P.S. К принтеру не приходите одна вечернею порою, возьмите надежного провожатого. Ваш Варфал де Шорт».

Буквы остановились на мгновенье и снова понеслись бегущей строкой:

«Евдоха, клюв тебе в дышло! Гони их обоих в шею, проходимцев и шаромыжников — один болтун в кедах, другой бездельник на доверии.

P.S. К принтеру вообще не ходи, себе дороже. К тому же недоумок Никитин разбил его по пьяни».

* * *

Вот такая переписка из сумасшедшего застенья. Мое негодование враз сменилось облегчением — если Дусья и де Шорт — хфранцузы хреновы — не дают мне осуществить задуманное, воплотить наболевшее, излить выстраданное, перебивая на вздохе, то у меня есть все резоны умыть руки, не упав в грязь лицом.

Я с надеждой посмотрел на монитор в ожидании продолжения занимательного эпистолярного романа, но его не последовало. Вместо этого зашуршал, тяжело вздыхая, разбитый принтер на полке и выплюнул листок с тремя строчками, напечатанными лиловым цветом. Прежде чем прочитать их, я заглянул под стол и убедился, что шнур принтера не воткнут в розетку, а висит вдоль стены. Кто бы сомневался — коли разкуроченный аппарат сам починился в одночасье, зачем ему электричество?

Взял лист в руки, на нем было напечатано: