Предел тщетности

— Тоже что и остальные — стоять с выражением скорби на лице. Количество людей определяет социальную значимость покойного. Чем больше народу, тем более важной персоной становится усопший в глазах окружающих, да и родственникам приятней.

— Свои словесные экзерсисы оставь, пожалуйста, для поминальной речи. А меня уволь. Не хватало еще идти на похороны, чтобы доставить кому-то удовольствие.

— Мы все живем, чтобы доставить кому-то удовольствие.

— Прошу, не начинай. Я эту шарманку от тебя четверть века слышу.

Приблизительно такой диалог. Я не мог понять состояния Натальи. Она была, безусловно, раздражена, не то чтобы расстроена внезапной кончиной знакомого ей человека, а скорее глубоко разочарована. Мне думается, люди на каком-то этапе своей жизни начинают болезненно остро ощущать чужой уход не от вселенской мудрости, просто в силу возраста становятся человечнее, добрее что ли.

Но в глазах жены я видел не грусть, а досаду и это ее «оставь, уволь», служило тому подтверждением. Чем же ей так досадил Мишенька, дружок мой? Тем, что стырил у меня деньги? Вряд ли. Дела у Натальи шли прекрасно, сейчас она занималась обустройством дочери в недавно купленной квартире. Попроси я полгода назад, она бы, не раздумывая, ухнула все сбережения, чтобы вытащить мужа из пропасти, но мы оба знали, что финансовые вливания уже не поправят положения. Помогать мне тогда было все равно, что бросать купюры пачками в паровозную топку, масштаб бедствия был несоизмерим по сравнению с запасами топлива — куцее пальтишко на рыбьем меху не согреет в лютую стужу, только отстрочит неизбежный конец. Конечно, рынок рухнул, но прежде всего рухнул я, распластавшись среди недопитых бутылок, и она это прекрасно понимала. Если у нее и оставались претензии к покойнику Мишке, то они были совсем не денежного свойства. Она была слишком умна при всех моих шовинистических оговорках.

И не я был предметом ее раздражения. Будь так, она бы кинула мне деньги, чтобы я отвязался, наоборот, чем больше я упирался, тем сильнее Наталья хотела поехать со мной выбирать костюм. Ее маниакальная настойчивость навязаться мне в компаньоны, непременно помочь, оказать услугу, не являлась проявлением заботы, а какой-то попыткой искупить вину. Вину за поступок совершенный в совсем недавнем прошлом. Поступок, по всей видимости, неприятный для нее и некрасивый по отношению ко мне, грызущий Наталью.

Впрочем, все может быть иначе, и я напридумал, навертел, накрутил собственные заблуждения на чужой кокон. Немудрено — один на один с одиночеством, поневоле начинаешь не то чтобы сходить с ума, но придавать никчемным фразам, брошенным невзначай, эпическое звучание, находить тайный смысл там, где он сроду не ночевал.

Все фобии, страхи, переживания вылезают на поверхность из моря сознания, подобно богатырям во главе с дядькой Черномором, обступают вкруг тебя и начинают галдеть наперебой, пытаясь перекричать друг друга. И не убежишь, не спрячешься, все равно догонят, будут хватать за рукав, разворачивая к себе, тыкать пальцем в грудь, пока окончательно не убедят тебя в том, чего на самом деле не было.

* * *

Пока жена гремела ключами, закрывая дверь, я закурил в ожидании лифта.

— Неужели нельзя хоть раз потерпеть, спуститься, выйти на улицу, а потом закурить, — сказала Наталья, убирая ключи в сумку.

— Неужели нельзя хоть раз промолчать, когда я закуриваю в подъезде.

— Ты не один.

— Поразительное открытие. И ты не одна.

Милое утро. Мы вроде бы пытаемся наладить наши отношения, но получается убого, коряво, лучше уж помолчать. Но от молчания тоже никакого проку, замкнутый круг.

Психологи утверждают, что надо дать выговориться, дескать, помогает в межличностных отношениях. Не знаю, не знаю, я бы не хотел услышать всю правду о себе из чужих, хоть и милых уст. Допустим, сам-то я порой себя и в грош не ставлю, но в тайне надеюсь, что являюсь слишком строгим, придирчивым судьей. А на поверку окажется, что я приукрашиваю, преувеличиваю достоинства, коих нет вообще, а недостатки размером с Эверест, считаю мелкой кочкой. А вдруг в глазах любимого человека ты давно уже пустота, ноль без палочки, как сказал Варфаламей.

Мы вышли на улицу и сели в Наташкин черный джип. Я был против покупки ею внедорожника, уверял, что это дешевые понты, хотя они совсем недешевые, говорил, что придется ездить исключительно вокруг заправки, что проще было бы приделать к нашей комнате колеса и руль, но Наталья не прислушивалась к голосу моего разума, а загадочно улыбалась. Нет, я не завидовал, я ревновал, если такое возможно — ревновать женщину к машине. Она была большая, уютная, благоухала внутри и блестела снаружи, почти что безупречная колесница, а я не обладал подобными достоинствами.

Зачем женщине большая тачка? С мужиками проще. Большая машина есть продолжение мужского начала. Правда злые языки утверждают — у кого большой джип, у того маленький член. Мне кажется, что данную фразу придумали безлошадные пешеходы с огромными фаллосами. Так сказать в отместку.