Предел

Утро было прекрасным! Две девы, «уговорившие» вчера кувшинчик сидра были немного опухшие, но бодрые. И главное — ни каких айшаков. Сколько не искали. Все было бы совсем хорошо, если бы Вайола не начала рыдать по утраченному другу. Воительница сопливила плечо Пелли и причитала. Одно дело, когда орет невменяемое животное, и совсем — другое, когда — внушаемое существо. И Нэрнису пришлось внушать: что такая скотина сама не пропадет, что вернется и никуда не денется. Но Воительница никогда еще не лишалась своего «коня» и рыдала в голос. По её мнению, только очень могучий враг мог задрать её бесценное животное. Иначе Айшак явился бы на зов. Поэтому она всхлипывала, тискала Пелли, взывала к пониманию её горя и требовала вернуть ей любимое существо. «Только он меня любил, только он понимал, а вы все — скоты, даже, если принцы». Так можно было бы вкратце охарактеризовать содержание её стонов.

По мнению Вайолы, Айшак, обидевшись на предавшую его хозяйку, перегрыз путы и сбежал. То, что он перегрыз путы — не вызывало сомнений. И не только путы, но и ту акацию, из под обглоданных веток которой, Нэрнис еле выпутался. Но то, что это злобное существо задрали «волки- оборотни»… Во-первых — это более, чем мифические существа. Во- вторых, Нэрнис хотел бы посмотреть на ту тварь, которая отважится вступить в схватку с Айшаком (кроме Даэроса, а он — не тварь). В-третьих, надо посвистеть еще раз — и все образуется.

Свистеть не пришлось. Со стороны холма раздался голос Полутемного брата. Он плевался, рычал и злился.

— Скотина позорная! Гадюкин сын! Не смей ко мне лезть! Падаль! Убери свою слюнявую пасть! Убью!

Даэрос шел к стоянке, ведя в поводу Крысака и отбиваясь от боевого Айшака Вайолы. Ненормальное животное, видимо, размышляло о бренности бытия, пока подъедало акацию. Что оно там надумало — науке не известно. Но того, кто его смог побить и связать, возлюбило нежно и трепетно. Даэрос ругался и пинался. Айшак лез с нежностями — в его понимании: то есть, покусывал Полутемного за руки, норовил лизнуть в ухо со всего айшачьего наскока, теребил за плащ, в общем, заигрывал. И это бы было еще — ничего, но лошак пытался время от времени оседлать предмет страсти, (то есть — Даэроса). Предмет зверел и лягался. Айшак воспринимал эти пинки как игру и распалялся еще больше. Даэросу это надоело, и на стоянку он доволок задыхающегося в захвате Айшака, со словами: «Запрягай, его Воительница, а то — я себя не отвечаю!».

Вайола не стала ни спорить, не возражать. Предательство друга было для неё очевидно. А предавших друзей не жалеют. Айшак, несмотря на брыкания и сопротивление был взнуздан, на всякий случай оседлан, и всунут в хомут. Хочешь так скачи — хочешь понукай. И никто не сомневался, что Айшак за грядущий день познает все прелести лошачьей жизни. Нельзя предавать женщин. Они мстительные и буйные в своей мести.

Вайола не поехала на месте возницы. Она решила править Айшаком, как привыкла. Взгромоздилась верхом, ударила под бока пятками, пожалела, что нет шпор, и Айшак пошел вперед. Всем своим видом и телом, и опущенной репицей хвоста он показывал полное понимание своего греха. Виновато косился на хозяйку и нежно всхрапывал. Нэрнис даже пожалел его. Воительница не собиралась углубляться в такие дебри лошачьей сознательности. Малейшее промедление с его стороны каралось хворостиной, несмотря на то, что вполне разумный Айшак выбирал путь поровнее, тянул исправно, а седока в дополнение к хомуту воспринимал как должное.

Ели на ходу. Пелли жевала кусок жесткой свинины, Нэрнис на такой же кусок смотрел с тоской (это ни за какие стихи — не прожевать), Даэрос, зло и не глядя, откусывал и глотал. Воды было мало. Бурдюк, который он перелил в кофр, чтобы споить Крысаку содержал едва ли половину нормы для тяжеловоза. Оставалось надеяться на встречное жилье и колодцы. Ситуация усугублялась тем, что ни сам Даэрос, ни Нэрнис не могли появиться во встречном селе — только отсиживаться в «шалаше» телеги. Вайола, будучи в расстройстве, есть отказалась. Но, поскольку у женщин такое настроение наблюдается не более двух часов (Нэрнис нашептал), то мясо ей оставили. Вайола выдержала четыре часа. Айшак, а не — не женщина!

Когда спала дневная жара, и день уже грозился превратиться в вечер, ведомый на привязи Крысак, всхрапнул и пошел быстрее. Он раздувал ноздри и норовил обогнать телегу.

— Почуял жилье и конюшню. — Даэрос был как всегда прав.

Он успел утром, перед тем как отправиться спать в телегу, рассказать спутникам, что тот разрушенный постоялый двор, в котором он ночевал с мерином, был изничтожен, скорее всего, самими же караванщиками. Или по их заказу. Уж больно хорошее было место, чтобы распознать, кто с кем и с чем пересек степь. А лишние глаза никому не нужны. Если можно обойтись тремя лишними бурдюками воды для лошади — так и постоялый двор ни к чему. Восточные, почти вольные, окраины диктовали свои правила.