Читаем Пределы наказания полностью

Мы делаем это с чистой совестью в значительной мере благодаря неоклассицизму. Ведь в конце концов mi это вызывает нас, власть имущих, сам правонару­шитель. Между преступлением и наказанием создана нитоматическая связь, поскольку преступления клас­сифицированы, а причиняющие страдание меры, кото­рые подлежат применению, в значительной степени предопределены. Это освобождает того, кто наказыва­ет, от какой-либо личной ответственности за причине­ние страданий. Именно преступник действовал первым, он и «включил» всю цепь событий. Причинение боли вызвано им самим, а не теми, в чьих руках орудия ее причинения.

Эта тенденция в целом усиливается тем, что лите­ратура неоклассиков проявляет интерес главным обра­зом к раздаче боли, а не к боли как таковой. Регули­рование причинения боли становится более важным вопросом и чаще находится в центре внимания об­щественности и науки, чем причинение боли. Регули­рование причинения боли стало столь значительной проблемой, что необходимость ее причинения принима­ется — в той или иной степени — без доказательств.

Так много внимания уделяется вопросам регулиро­вания, что из поля зрения почти выпадает сам объект регулирования. Остается без должного внимания и вопрос о том, тот ли это объект. Это превращается в новый способ дистанцирования от боли. Стоны страдающих уже не слышны за шумом регулирующих механизмов. Где-то далеко позади совершаются дейст­вия, имеющие весьма сомнительный характер. Но мы так поглощены совершенствованием регулирующих механизмов, что остаемся от зтого в стороне.


6.5. Сильное государство


Скрытая идея неоклассиков обнаруживается и тог­да, когда мы переходим к их представлению о госу­дарстве. Их система предполагает существование силь­ного государства, и они усиливают его еще больше. Эта система очень далека от того, чтобы стороны мог­ли варьировать свои решения, находя каждый раз то из них, которое отвечает данной конкретной ситуации. Действительно ли надо считать данный поступок пре­ступлением? К каким последствиям могло бы привести рассмотрение его как проявления тупости, игры моло­дых сил или, скажем, исключительного геройства? Возможны ли другие решения, кроме наказания? Быть может, возможна компенсация или совместная дея­тельность? Такие вопросы не стоят перед неоклассика­ми. Для них все зто предопределено законом, который одинаково обязателен для всех людей во всех си­туациях. Будучи гарантией от произвола со стороны государства или деспота, законы должны быть твер­дыми. Но очевидно, что такая гарантия в то же са­мое время создает барьер на пути альтернативных ре­шений.

Скандинавские защитники недавнего сближения [геоклассицизма и общего предупреждения занимают и

этом пункте совершенно ясную позицию. Они могут существенно расходиться во взглядах на сравнитель­ные достоинства капитализма или марксизма, но обна­руживают любопытное совпадение во взглядах на государство. О том, как понимает этот вопрос И. Ан-денес, можно в какой-то мере судить по замечанию, сделанному им в своей последней статье об общем предупреждении: «Если рассматривать законотвор­чество и контроль над преступностью как важные элементы механизма, имеющего своей задачей направ­лять поведение граждан, то тогда...» К. Макела (1975) утверждает, что цели уголовного права не ограничи­ваются предупреждением преступлений, а включают также «воспроизводство официальной морали и тем самым самого себя» (с. 277). По словам И. Анттила (1977), Комитет по вопросам уголовного права под­черкивает, что это право не может быть только или по преимуществу средством направлять поведение людей в соответствии с целями официальной политики. Ко­митет считает, что главной функцией системы являет­ся все же разъяснение содержания и границ основных аапретов и одновременно авторитетное осуждение об­ществом порицаемых деяний.

На первый взгляд в США существует иная ситуа­ция. Психоаналитик В. Гейлин и историк Д. Ротман совместно написали весьма эмоциональное введение к докладу Э. фон Хирша (1976). «Если прогрессивные реформаторы, — заявляют они, — в принципе испыты­вали доверие к государству, стремясь скорее вовлечь государственную власть в жизнь общества, чем ограни­чить ее, то наш комитет в принципе испытывает не­доверие к государственной власти. Мы по меньшей мере подозреваем, что дискреция может скрывать аа собой дискриминацию и произвол. Мы, конечно, не готовы априори сконструировать систему, в которой •чоорые побуждения управляющих были бы достаточ­ным основанием, чтобы облечь их властью» (с.XXXII).

Но, читая сам доклад, в составлении которого участ­вовали и Гейлин, и Ротман, мы обнаруживаем совер­шенно иную картину. Здесь описывается, как эта власть, изъятая у управляющих, должна использоваться в предлагаемой ими комбинированной системе класси­цизма и удержания. Например, рассматривая вопрос о размерах наказания, составители доклада пишут:

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Российской прокуратуры. 1722–2012
История Российской прокуратуры. 1722–2012

В представленном вашему вниманию исследовании впервые в одной книге в периодизируемой форме весьма лаконично, но последовательно излагается история органов прокуратуры в контексте развития Российского государства и законодательства за последние триста лет. Сквозь призму деятельности главного законоблюстительного органа державы беспристрастно описывается история российской прокуратуры от Петра Великого до наших дней. Важную смысловую нагрузку в настоящем издании несут приводимые в нем ранее не опубликованные документы и факты. Они в ряде случаев заставляют переосмысливать некоторые известные события, помогают лучше разобраться в мотивации принятия многих исторических решений в нашем Отечестве, к которым некогда имели самое непосредственное отношение органы прокуратуры. Особое место в исследовании отводится руководителям системы, а также видным деятелям прокуратуры, оставившим заметный след в истории ведомства. Книга также выходила под названием «Законоблюстители. Краткое изложение истории прокуратуры в лицах, событиях и документах».

Александр Григорьевич Звягинцев

История / Юриспруденция / Образование и наука