Мы делаем это с чистой совестью в значительной мере благодаря неоклассицизму. Ведь в конце концов mi это вызывает нас, власть имущих, сам правонарушитель. Между преступлением и наказанием создана нитоматическая связь, поскольку преступления классифицированы, а причиняющие страдание меры, которые подлежат применению, в значительной степени предопределены. Это освобождает того, кто наказывает, от какой-либо личной ответственности за причинение страданий. Именно преступник действовал первым, он и «включил» всю цепь событий. Причинение боли вызвано им самим, а не теми, в чьих руках орудия ее причинения.
Эта тенденция в целом усиливается тем, что литература неоклассиков проявляет интерес главным образом к раздаче боли, а не к боли как таковой. Регулирование причинения боли становится более важным вопросом и чаще находится в центре внимания общественности и науки, чем причинение боли. Регулирование причинения боли стало столь значительной проблемой, что необходимость ее причинения принимается — в той или иной степени — без доказательств.
Так много внимания уделяется вопросам регулирования, что из поля зрения почти выпадает сам объект регулирования. Остается без должного внимания и вопрос о том, тот ли это объект. Это превращается в новый способ дистанцирования от боли. Стоны страдающих уже не слышны за шумом регулирующих механизмов. Где-то далеко позади совершаются действия, имеющие весьма сомнительный характер. Но мы так поглощены совершенствованием регулирующих механизмов, что остаемся от зтого в стороне.
6.5. Сильное государство
Скрытая идея неоклассиков обнаруживается и тогда, когда мы переходим к их представлению о государстве. Их система предполагает существование сильного государства, и они усиливают его еще больше. Эта система очень далека от того, чтобы стороны могли варьировать свои решения, находя каждый раз то из них, которое отвечает данной конкретной ситуации. Действительно ли надо считать данный поступок преступлением? К каким последствиям могло бы привести рассмотрение его как проявления тупости, игры молодых сил или, скажем, исключительного геройства? Возможны ли другие решения, кроме наказания? Быть может, возможна компенсация или совместная деятельность? Такие вопросы не стоят перед неоклассиками. Для них все зто предопределено законом, который одинаково обязателен для всех людей во всех ситуациях. Будучи гарантией от произвола со стороны государства или деспота, законы должны быть твердыми. Но очевидно, что такая гарантия в то же самое время создает барьер на пути альтернативных решений.
Скандинавские защитники недавнего сближения [геоклассицизма и общего предупреждения занимают
На первый взгляд в США существует иная ситуация. Психоаналитик В. Гейлин и историк Д. Ротман совместно написали весьма эмоциональное введение к докладу Э. фон Хирша (1976). «Если прогрессивные реформаторы, — заявляют они, — в принципе испытывали доверие к государству, стремясь скорее вовлечь государственную власть в жизнь общества, чем ограничить ее, то наш комитет в принципе испытывает недоверие к государственной власти. Мы по меньшей мере подозреваем, что дискреция может скрывать аа собой дискриминацию и произвол. Мы, конечно, не готовы априори сконструировать систему, в которой •чоорые побуждения управляющих были бы достаточным основанием, чтобы облечь их властью» (с.XXXII).
Но, читая сам доклад, в составлении которого участвовали и Гейлин, и Ротман, мы обнаруживаем совершенно иную картину. Здесь описывается, как эта власть, изъятая у управляющих, должна использоваться в предлагаемой ими комбинированной системе классицизма и удержания. Например, рассматривая вопрос о размерах наказания, составители доклада пишут: