Пределы зримого

— Господа, я прошу вас представить себе ковер. Пусть это будет ковер тайны: его густой ворс — хранилище секретов, которые вовсе не становятся малоинтересными из-за своих скромных размеров. И маленькие секреты, и сам ковер скрыты в таинственном полумраке. Представьте себе ковер, который никто не чистит, никто, кроме одного человека, женщины, которая старается сделать это так хорошо, как только она может. И если бы мужчина снизошел до того, чтобы опуститься на колени и поползать по этому ковру, любознательный наблюдатель — доведись кому-нибудь присутствовать при этом, — следя за ползающим на четвереньках мужчиной, пробормотал бы себе под нос что-то вроде: «Ну и ну. Похоже, мужчина-то пьяный. Хотя нет. Здесь что-то не сходится. Слишком уж осмысленно и целенаправленно ползет он по ковру. Вот ведь задачка!» Но никто ничего не бормочет, потому что нет никакого наблюдателя, и не ползает по ковру на четвереньках снизошедший до этого мужчина. А ковер — он все так же хранит свои тайны. И все же, если бы мужчина снизошел и опустился на этот ковер, он непременно сделал бы предположения, но ни за что не предположил бы, что…

— Вот уж точно — ни за что! Что-то ты сам на себя не похож, Чарли. Совсем заговорился. Короче, к чему ты все это нагромоздил? — Это Гальтон.

— Как я могу вообразить ковер, если ты не дал ни единой отличительной черточки, чтобы выстроить образ? — столь же охотно упражняется в сварливости Блейк.

Диккенс чуть не кипит от возбуждения. Отбросив со лба прядь волос и снова удивленно вскинув брови, он заявляет:

— Кто сказал: «Гениальность — это на девять десятых работа в поте лица и лишь на одну десятую — вдохновение»? Кажется, Тейяр. Нет, не сам Тейяр сказал это, но он был тем, кто сказал: «Кто сказал?..» — и так далее, если вы поняли, что я имею в виду. Он всегда так выражает свои мысли. Заядлый любитель цитат.

Неожиданно Диккенс вскакивает с дивана. Одна его рука взлетает в призывном жесте, другая же указует на ковер у него под ногами.

— Господа! Вы все — слепые болваны! Только я, только я один из всех вас понял, что этот колдовской ковер тайны возлежит на полу именно этого дома. И это тот самый ковер, что я попираю сейчас ногами, и если я до сих пор воздерживался от того, чтобы дать вам его точное описание, то делал это лишь потому, что рядом со мной, в этой комнате, находится та, которая заботится об этом ковре, подметает и чистит его, и она будет куда более компетентным и достойным проводником по его тайнам, чем я, при всем моем желании. Вот она, эта женщина. Марсия, будьте так любезны…

Тут я попадаю в свою стихию. Здесь я как рыба в воде. Ковер в гостиной — это вовсе не тот затертый и затоптанный половичок, что лежит в прихожей, представляя собой штаб-квартиру армии Мукора. Это желтовато-коричневое эксминтерское творение в идеальном состоянии. Разделяя свойственное Диккенсу отвращение к общим местам, я не собираюсь читать лекцию о ковре целиком; я предпочитаю сосредоточиться на одном его фрагменте, размышлениям над которым я уже посвятила немало времени. Опустившись на ковер, я кольцом рук ограничиваю выделенный фрагмент.

Если ковер в холле скорее представляет собой джунгли и лагуны, то этот больше напоминает саванну или пампасы. Здесь нет вытертых, голых пятен, похожих на застывшее море. Я имею дело с участком площадью примерно сто двадцать квадратов — пересечений нитей основы, плюс к этому — несколько отдаленных колоний по два-три квадрата. Мы не станем рассматривать сами узелки — пересечения нитей. Я всего-навсего предлагаю своим гостям присмотреться к этим великолепным колоннам, скрученным из еще более тонких, тоже закрученных волокон. Я уже упоминала о том, что общий цвет ковра — желтовато-коричневый. Но здесь, при особом местном освещении, волокна начинают излучать пусть иллюзорное, но эффектное золотистое сияние. В среднем с каждого квадрата, образованного основой ковра, торчит вверх около ста восьмидесяти позолоченных нитей-ворсинок. Они вьются правильными винтообразными спиралями, напоминая чем-то ручеек сначала растопленного, а затем застывшего на лету ячменного сахара. Каждая ворсинка увенчана острым черным наконечником. Именно эти черные кончики, тысячи и тысячи черных точек над ворсом и создают своей массой впечатление недочищенности моего ковра.