Предлагаемые обстоятельства

Постижение литературы, вырабатывание вкуса шло какими-то урывками, толчками, солнечными пятнами озарения, вспышками на глубине незамутненной памяти. Думаю, не правы те рецензенты, которые отсылают начинающего писателя только к классике: помню жадное внимание своих сверстников к современному, свободному, правдивому слову, к вечно современной высокой культуре, этой тоненькой пленке, где резвятся мыслимые краски жизни, которую «ни съесть, ни выпить, ни поцеловать». Помню о своей такой книге: наша встреча произошла лет пятнадцать тому назад. Эта книга-современница высветила мне доселе туманный коридор классики: невесомое, как солнечный луч, слово Пушкина; утренняя прогулка Лизы Берестовой в лесу; проза Гоголя, почти физически ощутимая, где всякое слово расцветает картиной; величественная, ветвистая, сработанная на вечность фраза Толстого. Только тогда для меня очнулись от глубокого сна и небо Аустерлица, и зарево над Москвой — все, что было прежде предметом и необходимостью; позже вспыхнул и восстановил почти утраченную оптику Бунин — после него я долго не могла читать, а уж писать тем более не смела; дошло воспламеняющее слово Аввакума и «Слова о полку», опрокинувшие в самые глубины русской речи; стало понятно скорбное, взыскующее справедливости слово Платонова, фантазии Булгакова, плавная, страстная проза Трифонова и мученические, чистые исповеди К. Воробьева, В. Семина. И я опять вернулась к той своей первой книге, мы все, каждый по-своему, возвращались к своей книге. Теперь уже своей

. И постепенно становилась понятной речь старших братьев и речь отцов, постепенно в нее вплетались и наши неясные голоса. Мы приняли на себя дело огромное, мы сами ощутили в себе ростки, и хотелось бы вырастить дерево, а чтобы вырастить дерево, и солнце нужно, и тень нужна, и птицы нужны, и дождик нужен, и надо, чтобы никто не сломал деревце, пока хрупко оно и молодо, пока едва дышит, надо обеспечить ему рост, создать атмосферу... И в то же время не перенежить, не перехитрить, не залюбить.

Оглядываясь сейчас на своих ровесников и друзей и думая об их судьбах, судьбах разных, счастливых и не очень, я понимаю, что никого нельзя сбить с пути, если только он сам этого не захочет. За последние два-три года в связи с известными всем событиями в нашем обществе все вроде бы разъяснилось: почему не было бури и натиска, почему молодое чувство протеста, которое должна была вызвать внедряемая в наше сознание ирреальность, выгодная кому-то социальная инфантильность, обернулись скепсисом или асоциальным поведением, апатией. Но разъяснилось все то, что, собственно, было ясно как божий день и прежде — что мертвое, косное существует за счет живого, аморализм за счет двоедушия, страха, лени, что изначально всякий из нас понимает, «что такое хорошо и что такое плохо», и что главное — это сохранить гортань, а слова уж как-нибудь завяжутся.

РАССКАЗЫ

Игра

Впервые в тот день я увидела эту девочку возле памятника Пушкину. Было начало октября, осень, но уж никак не золотая, поскольку уже вторую неделю в городе стоял тяжелый седой туман, изредка разрешавшийся мелким дождем. Кое-как освещали утро желтые деревья, плыли в тумане вдоль сквера. Возле самого памятника скучала, поеживаясь, группа школьников, которым экскурсовод или просто учительница что-то запальчиво рассказывала, указывая на памятник, и группа, привычно пропуская ее речи мимо ушей, развлекала себя зрелищем вечного голубя во влажных бронзовых кудрях памятника. Я ждала кого-то, чтобы передать что-то, и все мои мысли были поглощены предстоящим свиданием, но глаза, как всегда в минуту горькой неопределенности и тумана, смотрели на людей зорко и проницательно, и сердце стучало в тумане, как пропеллер, пытаясь вырваться из клетки и взмыть в воздух. Я смотрела на одинаковые лица школьников, желая остановить взгляд хотя бы на одном, стoящем того, чтобы моя мысль заработала в другом направлении, и тут-то судьба послала мне это лицо... К памятнику подошла девочка, девушка, подросток, я думаю, все, кто видел ее в этот день, запомнили и рассказали о ней своим домашним так: «Сегодня по городу шла одна сумасшедшая».