Предначертание

«Зовут. Ты зовёшь. Я рядом».

– Никакого с тебя толку, – Гурьев взъерошил перья у беркута на спине. – Ну, что с тебя взять… Теперь тебе нужно новое имя. Когда Авраам вступил в союз со Всевышним, то Творец удлинил ему имя. Придётся и тебе удлинить. Раз ты к старому имени привык… Мы тоже добавим букву. Рранкар. Тебе нравится?

«Хорошо. Звать. Я рядом».

Он понимает, подумал Гурьев. Он меня понимает. Интересно, я только с ним могу вот так? Или… С другими – тоже? О, Господи. Вот же угораздило меня так попасться. Влипнуть.

Он решил пока ничего никому не рассказывать. Сославшись на головную боль, Гурьев отправился бродить по замку. Ему нужно было собраться с мыслями. И не только. Но это было не так уж легко, потому что беркут явно не желал от него отлипнуть. Так и ходили. Взад и вперёд. Разговаривали.

Хоккайдо. Август 1931 г

На первой же после своего странного приключения тренировке Гурьев понял, что может двигаться быстрее учителя. Он так удивился, что пропустил удар. Накадзима был слишком мудр и опытен, чтобы удивляться. Он встревожился:

– Что с тобой?

– Ничего, – Гурьев поклонился. – Я исправлюсь, сэнсэй.

– Ты здоров?

– Да, сэнсэй.

Когда Гурьев опрокинул Накадзиму на татами, шагнул назад и застыл в поклоне, сэнсэй поднялся не сразу. Остальные замерли, словно статуи, с ужасом и благоговением глядя на Гурьева.

– Можешь повторить это? – спросил Накадзима.

– Могу, сэнсэй.

И Гурьев повторил. Потом – ещё и ещё. И Накадзима остановил бой. Он понял.

Хоккайдо. Июль 1933 г

Гурьев научился управлять многими из своих новых свойств, – и мозга, и тела. Научился гасить огонь, полыхавший в глазах и вгонявших в панический ужас всех, кому довелось этот огонь увидеть. Странно, он сам по-прежнему не замечал никаких перемен со своими глазами: как и в первый день после пробуждения из забытья, они казались ему лишь едва посветлевшими. Но это оказалось не единственным результатом. Небесное электричество непостижимым образом повлияло на энергетические токи в его теле. Все навыки работы с энергией и сознанием обрели совершенно иной, куда более глубокий смысл. Его собственное сознание раздвинулось и вобрало в себя так много, что этому уже не имело смысла удивляться. Нет, не совсем так. В мире нет ничего удивительного, так как в мире удивительно всё, и поэтому удивляться чему-то одному глупо. Это всё равно, что утратить картину мира как целого, а значит – стать беззащитным. Только наполняющее всё существо, спокойное удивление окружающим миром приносит наслаждение им, заставляет каждый миг ощущать его вкус по-другому, приносит знание о нём.

Теперь он мог не только разговаривать с Рранкаром, но и пользоваться его органами чувств. Точно так же, как и органами чувств других животных с развитой центральной нервной системой. Гурьева не слишком интересовала физика этого процесса. Он понимал, что это как-то связано с жизненной силой и излучениями мозга, не регистрируемыми никакими известными сегодняшней науке приборами. Главным было то, что он это умел.

Его тело, повинуясь сознанию, легко входило в боевой режим. Движения сделались – даже в спокойном, обычном состоянии – текучими, словно ртуть. В боевом же режиме его реакции и движения ускорялись неимоверно, так, что даже Накадзима не мог вступить с ним в бой на равных. Гурьев научился не только читать, в общем-то, простейшие моторики человеческих лиц и тел, но и самые малейшие, неуловимые мало– или нетренированным глазом движения, которые открывают самые сокровенные мысли и стремления. Его собственные органы чувств обрели такую степень глубины восприятия, о которой ему прежде не доводилось даже мечтать. И прошло немало времени, прежде чем он научился их правильной «калибровке», чтобы запахи или интенсивность света не доводили его мозг до исступления. Многое из того, чему учил его Мишима и что Гурьев запоминал лишь механически, обрело смысл, звук и цвет. Знание – это лишь информация, которую забывают, не могут и не умеют использовать полноценно. Осознание – это знание, которое растворилось внутри, стало частью сознания. Осознание – это знание, впитанное и встроенное настолько, что позволяет применять его не только по прямому назначению, но и в совершенно, казалось бы, независимых, не граничащих с этим знанием областях. Осознать – значит овладеть. Гурьев – овладел.

Он узнал, что это значит, – жить каждый день, зная о том, что никогда не сможешь никому рассказать. Всего рассказать. Всего?! Ха-ха. Всего. Почти ничего. Почти ничего – это, на самом деле, просто ничего. Потому что… А нужно было научиться снова улыбаться и делать вид, что всё как прежде. Хотя теперь уже ничего не будет, как прежде, думал Гурьев. Ничего и никогда. Никогда не говори – «никогда».

Нет, он не перестал учиться и работать над своими способностями. Напротив, он понял, как ещё далёк от истинного могущества. Один лишь вопрос занимал Гурьева. Для чего ему такое могущество и не будет ли поздно?

* * *

– Я думаю, пора, – проговорил Накадзима.