Предначертание

Кивнув, Гурьев отложил письмо и принялся за остальные документы.

Полозов угадал. Угадал самым точным и непостижимым образом именно то, что Гурьеву сейчас требовалось. Он поднял голову и резко захлопнул папку:

– Ай да Константин Иванович. Ай да сукин сын. Великолепно. Помните наш разговор в поместье, Вадим Викентьевич? Тот, насчёт экстерриториальности?

– Конечно.

– Так ведь это и есть решение, Вадим Викентьевич.

– Вы что же, – подался вперёд Осоргин. – Вы намерены… это… поддержать?!

– Со всем возможным рвением, господин капитан.

– Зачем?!

– У нас нет здесь друзей, Вадим Викентьевич. И союзниками назвать их можно с большой натяжкой. Друзей и союзников как организации и структуры, действующей самостоятельно и осознанно, – нет. Да это и невозможно. Тогда, в восемнадцатом, всё было ясно. А нынче… Нынче получается так, что враги большевиков – ещё и враги России. А это значит, что и нам не друзья они вовсе. Мы должны стать силой. Только тогда мы можем рассчитывать на что-нибудь, кроме достойной смерти.

– Не может быть, – потерянно проговорил моряк. – Просто ушам своим не верю. Вы что, именно это Константину Ивановичу поручали?! Вот это?!

– Да помилуйте, – Гурьев усмехнулся, а глаза его при этом сверкнули так, что Осоргин почувствовал, как у него засосало под ложечкой. – Я полностью рассчитывал на его инициативу. К моей радости, нисколько не ошибся. У меня на такой план не было ни времени, ни, честно признаться, настроения. А Константин Иванович, как видите, времени даром отнюдь не терял. Отличная идея. И техническая сторона производит довольно-таки солидное впечатление. Конечно, кое-какие детали нуждаются в дополнительной проработке, да и дипломатическим прикрытием необходимо озаботиться. Но в целом – очень, очень неплохо. И крайне вовремя, надо заметить.

– Это… это… – Осоргин буквально задохнулся от избытка захлестнувших его эмоций и закашлялся. – Вы… вы понимаете, что начнётся, когда…

– Пусть начнётся, Вадим Викентьевич. Пусть. Именно в этом, по большому счёту, и состоит наша задача. Чтобы началось. Хотите чего-нибудь выпить?

– Н-не помешает, – всё ещё с хрипотцой в голосе проговорил моряк. – Вы… поедете?

– Нет. У меня настолько плотный график в Лондоне, что я не могу отлучиться. Поедете вы. Мне ещё много чего предстоит. Проинспектируете отряд Константина Ивановича и отвезёте необходимые средства и инструкции. Полагаюсь на вас.

– Хорошо, – Осоргин сделал большой глоток коньяка из бокала и взял с блюдца дольку лимона. – Чёрт возьми, сейчас мне уже совершенно не кажется, что это неосуществимо…

– Вот и прекрасно, Вадим Викентьевич. Приступим.

Эксбери Парк. Апрель 1934 г

– Смотрите, Декстер! – Ротшильд указал рукой вверх. – Как по-вашему, на какой высоте он парит?

– Трудно сказать, сэр, – осторожно проговорил егерь, которому сегодня выпало обслуживать машину запуска тарелок для стендовой стрельбы. Он уже понимал, что задумал Ротшильд, но надеялся, что как-нибудь пронесёт. – Ярдов триста, не меньше. А то и все четыреста.

– Ага, – Ротшильд прицелился.

– Что вы делаете, сэр?! – в ужасе закричал егерь.

– Что?! – удивился Ротшильд, от неожиданности уводя ствол в сторону. – Что такое?! Ах, да, ну, конечно же! Вы правы. Принесите мне что-нибудь посерьёзнее. Что с вами?

– Это… Это беркут, – проговорил Декстер. – Сэр. Это… плохая примета, сэр. Это королевская птица.

– Превосходно. Из него выйдет отличное чучело, настоящее украшение моей коллекции трофеев.

– Сэр, этого нельзя…

– Да что вы такое говорите, Декстер, – почти равнодушно усмехнулся Ротшильд. – Отправляйтесь за ружьём, да поскорее, пока птичка не упорхнула. Когда мне понадобится ваш совет, я непременно им воспользуюсь.

Ротшильд был отличным стрелком, любил оружие и хорошо понимал в нём толк. Ружьё, которое принёс егерь, было настоящим произведением искусства: длинноствольный бокфлинт,[29]

выверенный и отлично лежащий в руке, работы знаменитых лондонских «голландцев»,[30] нарезной, с мощным патроном и тяжёлой пулей, мало в чём уступающей пуле чудовищного «нитроэкспресса».[31] Ротшильд считал себя гуманным охотником: страдания мишени никогда не доставляли ему удовольствия, и он предпочитал обходиться, по возможности, одним-единственным выстрелом. У беркута не было ни единого шанса. Егерь отвернулся, когда Ротшильд вскинул к плечу ружьё.

Гурьев услышал крик Рранкара, полный удивления и боли. И увидел землю, приближающуюся к глазам с опасной скоростью. Впрочем, пикировал беркут всегда стремительно. Но на этот раз всё было неправильно.

– Чёрт побери, – красивое лицо Виктора перекосила гримаса досады. – Я же видел, как он упал. Почему собаки не взяли след?

– Собаки натасканы на лисиц и уток, сэр, – тихо сказал егерь, не глядя на Ротшильда. – Орёл – это не утка.

– Вы слишком сентиментальны, дорогой мой. Это не очень-то подходящее поведение для моего егеря, Декстер.

– Прошу прощения, сэр.

– Завтра с утра продолжим поиски. Я не мог промахнуться, эта чёртова птица никуда не денется. Домой!