Предновогодние хлопоты II

Зайдя утром в комнату, в которой спал с подругой хозяин квартиры, он хотел его разбудить для того, чтобы тот закрыл за ним дверь. Парень лежал на спине с открытыми остекленевшими глазами, в уголке рта застыла красноватая пена, на сером, будто присыпанном просеянным цементом лице застыла мука. Максиму хватило одного быстрого взгляда и «мурашек» по спине», чтобы понять, что он мёртв. Но ему показалось, что девушка жива и спит. С надеждой он наклонился к её открытому рту и испуганно отпрянул. Он знал, где лежит героин, забрал его, отыскал и прикарманил деньги и какие-то золотые украшения.

Героин заменял ему жизнь. Не могло идти речи о простых человеческих устремлениях: о продолжении рода, семье, работе. Случайные подруги были лишь половыми партнёрами и участницами наркотического безумия. Ни разу у него не возникало желания покончить с наркотиками, выбраться из этого заколдованного круга, в котором приходилось жить в обнимку со смертью, где кроме «комфортной» смерти от передозировки, существовало множество других факторов, способствующих непредвиденному расставанию с жизнью. Некоторые его товарищи пробовали лечиться, но большинство после лечения брались за старое; другие уходили в монастыри, пропадали на время из поля зрения Максима, но не редко часть из них возвращалась назад в сообщество.

Он давно перестал интересоваться судьбой своих родных. Полгода назад он случайно встретился с матерью. Это было на Гражданке рядом с домом, в котором она жила. Он приезжал в надежде расхумариться к знакомым наркоманам. У них ничего в этот момент не было и он стоял в мучительном раздумье, спрятавшись от метели за газетным киоском. Его ломало, он лихорадочно думал, где можно достать наркотик и неожиданно увидел свою мать.

Понурая, в каких-то нелепых роговых очках, в старой куртке ярко-жёлтого цвета она задумчиво брела, как незрячая, с пакетом в руке. Подойти к ней, обнять, поинтересоваться её здоровьем, поговорить, ничего этого в его голове не возникло, но зато мгновенно пришло другое решение: это была реальная возможность разжиться какими-то деньгами.

Прихрамывая, он приблизился к матери сзади и жалобным тихим голосом произнёс: «Мама». Мать обернулась сразу. Лицо её унылое и замученное ожило, глаза вмиг наполнились слезами. «Максюта! – воскликнула она. – Сынок! Живой! Ну, что же ты делаешь со мной? Неужели нельзя хоть иногда сообщить о себе? Пойдём, пойдём домой. Тощий-то какой, одет худо, Боже мой! Пойдём, я картошечки собиралась пожарить с грибами, за постным маслом ходила…»

На мгновенье, недовольно ворча и ругаясь, демоны покинули Максима, ему захотелось прижаться к матери и заплакать, как маленькому. Но уже в следующее мгновенье они яростно вцепились в него, овладели своей собственностью, а он, сделав печальные глаза, тихо сказал: «Привет, мама».

Мать обняла его, прижала к себе, от неё пахло чистой стираной одеждой и домашним уютом. Сжимая его руки, она что-то горячо и быстро говорила, он же кивал головой и ожидал момента, когда можно будет вставить слово о деньгах. Он сказал ей, что шёл к ней, но поскольку они увиделись, то уже нет надобности заходить домой. Он-де сейчас лежит в больнице (проблемы с печенью), и ему срочно понадобились деньги на лекарства (сама знаешь, какие сейчас у нас больницы). Говорил он всё это, потупив взор в землю, иногда поднимая на мать глаза, в которых стояли натуральные слёзы, добавив в конце, что непременно зайдёт и занесёт деньги, когда выпишется из больницы.

Мать трясущимися руками достала из кармана обтрёпанный кошелёк, отдала ему всё, что в нём было, что-то чуть больше тысячи рублей, задержала его руку в своей, говоря: «Максюта, давай поднимемся к нам, я ещё денег добавлю, я вчера пенсию получила». Лицо её было печально, глаза слезились. Он, быстро ответил, что этих ему денег вполне хватит, чмокнул мать в щёку и быстро пошёл прочь. Он обернулся на её тихий окрик: «Максюта…», хотел улыбнуться, но не смог: его так ломало, что вместо улыбки вышла гримаса. Махнув рукой, он скрылся за углом дома.

– – —

Молодой и разбитной водитель старого «Москвича» нагло заломил двойную таксу. Максим не стал торговаться. Он чувствовал себя разбитым и усталым, первые признаки близкой ломки, раздражительность и нервозность, гнали его домой.

В дороге он мысленно подгонял водителя, хотя тот ехал споро. Хамоватый парень крыл матом пешеходов и водителей, весело заговаривал с ним, но он отвечал ему неохотно и односложно, а потом и вовсе показал, что не испытывает удовольствия от общения с ним, откинул голову на подголовник и закрыл глаза.

Он делал вид, что дремлет, но страдания уже подступили: он мёрз, крутило живот, болели колени.

«Печку включи посильней», – попросил он водителя, не открывая глаз. Тот удивился: «Да она и так жарит во всю», и включил вентилятор печки на большие обороты.