Предостережение

Читать подтекст такого рода записок я, разумеется, умел. Стало ясно: Горбачев, как говорится, принял за чистую монету мысль, подброшенную коротеньким, даже куцым обзором зарубежной прессы, составленным по просьбе кого-то из ближайшего окружения Генерального секретаря. Что касается «последнего разговора», упомянутого в записке, то ничего особо примечательного в нем не было. Я в очередной раз изложил Михаилу Сергеевичу свои соображения в связи с «исторической истерией» в прессе и говорил о том, что высшему политическому руководству надо сплоченно выступить против очернительства, этого требуют советские люди и зарубежные друзья. Таких бесед было у нас немало.

А относительно радиоголосов Горбачев оказался прав. Вскоре в эфире развернулась мощная пропагандистская кампания по дискредитации Лигачева, который якобы желает возврата к временам сталинщины и противостоит Горбачеву. Несколько позднее эта кампания переросла в надуманные слухи о каком-то «заговоре», планируемом в отсутствие Горбачева. И так далее в том же духе.

Но в связи с речью в Электростали хотелось бы сделать еще тpи кратких замечания.

Хотя это выступление сумели использовать для того, чтобы создать трения между мною и Горбачевым, я испытывал чувство глубокого удовлетворения, поскольку понимал, что попал в самую точку, ясно и четко высказал свою позицию, выполнил свой нравственный и политический долг. О последствиях своих решительных действий, разумеется, не думал. И положа руку на сердце могу сказать: после всего случившегося со мной, после всех переживаний и несправедливых наветов, обрушившихся на меня, ничуть не жалею, что пошел в Электростали на вы» и не стал приспосабливаться к искривлявшемуся курсу перестройки…

Не могу не отметить и такое немаловажное обстоятельство. В оценке исторического прошлого в ту пору у меня и Горбачева по существу не было расхождений. Я всегда критически относился к культу личности Сталина и к злоупотреблениям, однако считал, что нельзя замыкать прошлое лишь в эти рамки. Горбачев, также резко критикуя ошибки минувшего, в то же время подчеркивал: ни один день напрасно не прожит, все поколения вложили свой труд в создание Отечества. Под этими словами я мог бы подписаться с чистой совестью. Но в этой связи хотелось бы заметить следующее. Слова Горбачева, хотя по сути своей и верные, оставались всего лишь словами, не воплощаясь в конкретные действия. То был один из тех многочисленных случаев, когда установки давались правильные, а практическая работа в соответствии с ними не велась. Тезис Горбачева о том, что ни один день в нашей истории напрасно не прожит, так и не стал ориентиром для идеологической деятельности партии, для прессы. Вот если подходить с этих позиций, то у меня с Горбачевым по вопросу об отношении к истории уже в ту пору были серьезные разногласия.

Вообще должен заметить, что Горбачев в своих выступлениях порой лишь отмечал свою позицию по тому или иному вопросу, однако наделе не боролся за ее проведение в жизнь. Более того, если продолжить разговор об очернительстве истории, то я не замечал, чтобы Генеральный секретарь проявлял негодование по поводу извращений нашего прошлого. В его позиции даже проявлялась некая двойственность. С одной стороны, он призывал к ответственному отношению к нашей истории, а с другой стороны, сам же демонстрировал противоположный подход. В частности, выступая перед прокурорами страны в 1991 году, Горбачев сказал, что якобы «в прошлом по сути дела все делалось из-под палки, человек был отчужден от земли, средств производства, власти — от всего… В регионах, областях, республиках правили „удельные князья“, невзирая ни на какие прокуратуры и законы».

Безусловно, такое огульное обвинение ответственным не назовешь. Конечно, было в нашем недавнем прошлом немало нарушений законности — об этом и я говорил, выступая в Электростали. Но когда лидер страны и КПСС называет всех руководителей «удельными князьями», это отнюдь не способствует правильной, взвешенной оценке исторического прошлого.

Кстати говоря, выступая в Киеве, Горбачев однажды произнес прекрасную речь о партии. Эта речь, казалось бы, могла стать основой активной деятельности КПСС по обновлению и очищению своих рядов. Однако Генсек больше ни разу о той речи не вспомнил: как говорится, произнес, отметился и… забыл. А когда я напомнил ему о киевском выступлении, о том, что тезисы той речи надо претворять в жизнь, Горбачев ушел от разговора на эту тему. Подобного рода случаев, повторяю, было немало. У меня сложилось впечатление, что дело тут не в случайностях, а в элементах политической тактики: провозгласить какой-то тезис ради успокоения различных социальных слоев и политических течений, а на деле проводить иную линию…