Предпоследний день грусти

Жан был из тех мальчиков. Которые придумывали себе настоящее. Искренне уверовав, что они богоизбранные. И жить им, как и всем богоизбранным, осталось якобы считанные годы. От этого они. Со скорбным видом. Под бокал шампанского и дорогую сигарету. Томно закатив глаза. Без конца мололи о трагедии человеческой жизни. Считая здоровый дух и здоровое тело. Уделом простых смертных. Но не их. Больных душой. Утонченных сердцем. Богоизбранных…

Но, как правило, они долго жили. Путались в грязных интригах. Безжалостно и глупо растрачивая жизнь. При этом искренне считая, что завтра их непременно посетит муза. Но муза их так никогда и не посещала. Разве что в образе самых дешевых девчонок. Которые любым способом и любым местом желали приобщиться к его Величеству Искусству. И надо отдать им должное. Приобщались…

Жан завидовал моей славе. И поэтому ненавидел меня. Но Жан любил во мне женщину. И поэтому восхищался мной. Но и в одном, и в другом случае Жан видел во мне возможность приобщиться к вечности. И уже если ему не суждено стать великим. То он хотя бы мог стать знаменитым. Как любовник великого композитора. То есть, мой.

Естесственно, ответить Жану взаимностью я не могла. И не только потому, что он был именно из тех глупых мальчиков. Просто, когда-то пройдя через влюбленность, теперь я сумела ее заменить той же пламенной, горячей влюбленностью к музыке. И полюбить Жана уже я не могла.

– Это неправда! У тебя кто-то есть! Этого не может быть, чтобы у тебя никого не было. Это не правда, – без конца твердил он мне. Влюбленными глазами заглядывая мне в лицо. Он мне не верил. И еще он не верил. Что его, такого красавчика. Можно отвергнуть.

– У меня действительно никого нет. Я никого не хочу, – я гладила Жана по голове. Целовала его в щеку. И успокаивала.

Вскоре он в этом убедился. На мужчин я смотрела холодным отсутствующим взглядом. И в нем помимо моей воли прочитывались нотки презрения.

В кругу музыкантов этого хорошенького импресарио довольно быстро окрестили моим любовником. Это меня устраивало. Ненужные притязания со стороны ненужных поклонников испарились. Все успокоились за мою личную жизнь.

Я догадывалась, что это устраивает и его. Льстит его самолюбию. И поддерживает авторитет в артистическом кругу. Когда мы вместе появлялись. То ловили на себе восхищенные взгляды женщин и мужчин. Нас принимали за великолепную пару. И нас это устраивало. Но самолюбие Жана, конечно, не было до конца удоволетворено. Он единственный знал правду. Часами за мной наблюдал. Часами слушал мою музыку. Я чувствовала. Что ему нелегко. Но помочь ничем не могла.

И однажды… Все-таки однажды это случилось. И случилось в день рождение Жана.

– Сколько тебе исполняется, Жан?

– Ты будешь смеяться. Мне – двадцать три.

– Нет, это ты будешь смеяться. Мне – тридцать девять.

И мы с Жаном рассмеялись вместе. Нас вполне устраивал наш возраст.

И я Жану подарила игрушку. Пушистого огромного кота цвета морской волны.

– Странный цвет шерсти, – сказал он, увидев подарок. – Я думал, что котов такого цвета не бывает.

– Просто он настолько хотел быть непохожим на других. Что это в конце-концов и случилось.

– Как в сущности он мало хотел…

Жан долго разглядывал подарок. Ощупывал. И на его лице проступала тихая грусть. Словно он вспомнил о чем-то дорогом и далеком. И безвозвратно ушедшем. Уже навсегда. Таким Жана я никогда не видела.

– Ты что, Жан, – я слегка дотронулась до его ладони.

– Эта игрушка… Она что-то напомнила мне. Но что… Мне очень хорошо. И очень грустно.

– Просто похожие игрушки бывают у всех в детстве. Правда?

Жан в ответ промолчал.

И я, чтобы отвлечь его внимание. И чем-то развеселить. Стала болтать обо всем, что приходило в голову.

– Ты знаешь, Жан. Когда-то я очень любила вспоминать все, что случилось, например, в этот день год назад. Или два. Какое число сегодня? Так. Двенадцатое сентября. Что знаменательного произошло у меня в жизни этого числа?

И я со всей силы. Напрягая свою довольно потрепанную память. Стала вспоминать важные события. И вдруг мне это число показалось до боли знакомым. Вроде бы обычный день. Ни праздник. И ничей день рождения. И ничей день смерти…. Погодите… День смерти… Мрачное, неприятное число. И ощущение безысходности. Ну, конечно! Жан! Котище! Он умер именно в этот день. И мне тогда было шестнадцать. Сколько лет-то прошло? Двадцать три года… Боже! Как давно! Целая вечность. И была жива моя мама. И мой отец еще пытался ухватиться за счастье… Целых двадцать три года…

– Погоди, Жан. Сколько ты говоришь тебе исполняется, – уже тревожно спросила я. Желая ошибиться.

– Двадцать три.

День смерти кота Жана – день рождения моего хорошенького импрессарио. И меня это неприятно поразило. И даже испугало. И я стала ждать очередной гадости.

И долго мне ждать не пришлось.