Председатель

Кое-как отвлечься от мрачного состояния удавалось лишь в собственной писанине, да в накручивании исполнителей по нескольким ключевым делам. И если подготовка к возможной засухе и вероятному из-за нее голоду радовала и числом паровозов, и ростом резервов зерна и даже показателями артелей Поволжья, то с внедрением «штрафного» метода все упиралось в неприятие снизу. Идея была в том, чтобы дополнить производственные цепочки штрафами за передачу по ним некачественных или бракованных изделий. Получил кривую деталь от смежника, отнес в технический контроль – там бракоделам назначили штраф. Поставил кривую деталь на изделие – жди штрафа сам. Причем все штрафные деньги уходили исключительно на соцкультбыт. Внедрялась схема как обычно, на трех экспериментальных цепочках, от получения сырья, до выхода на рынок готового изделия. И рабочие, крепко помнившие грабительскую штрафную систему недавних лет, изо всех сил тормозили внедрение. А жаль, нам нужно технологическую культуру подтягивать, иначе все усилия пожрет процент брака.

Но экономика экономикой, а жизнь ударила ключом и, как водится, прямо по голове.

В феврале умер Собко.

Смерть Васи, одного из тех, с кем я шел рука об руку с самого моего появления здесь, с 1897 года, подкосила меня так, что сразу после похорон я впал на неделю в депрессию. Такую, что в первые дни Наташа даже заставляла меня есть. Старых товарищей у меня хватало – Красин, Савинков, Губанов, Муравский… – но почему-то именно от потери Собко меня накрыло с такой силой. Наверное, дело не только в том, что он друг и коллега-инженер, он единственный, с кем мы от начала и до конца занимались только созиданием. И все, что Вася насозидал, все свои права по патентам точно как и Лебедев, он передал родному НМПС. Сколько лет здесь живу, до сих пор не перестаю удивляться людям.

Наташиными усилиями меня выводили гулять, поначалу на Пречистенский бульвар, потом в Александровский сад, но от этого пришлось быстро отказаться – слишком много у Кремля ходило знакомых да и просто советских служащих, и всем от председателя ВЦИК что-то нужно.

Так что через недельку я вызвал автомобиль и при двух охранниках поехал гулять в Сокольники, мое место силы.

Дорожки были расчищены не везде, а только у тех дач, где жили зимой. Потому ноги в калошах фабрики «Треугольник» приходилось переставлять очень осторожно. Так-то технологию раздали по стране и уже много где артели и частники лили простейшую резиновую обувку, но питерская продукция была и подешевле, и качеством повыше – просто за счет массового производства. Ничего, сейчас главное насытить рынок, выучить людей, а там и большое резиновое производство затеем, и не только калоши, но и шины и многое другое.

Наросшие за зиму сугробы блестели на солнце тонкой корочкой наста, намерзшей ночью после вчерашней оттепели и не успевшей еще подтаять. Ветерок нес острый запах весны, совсем на грани восприятия – то ли фруктовый, то ли химический… Выбирая места посуше, я пару раз подскользнулся и чуть было не упал, хорошо, охранник вовремя подхватил. Да, пожалуй, для таких прогулок пора завести палку.

Вот и дом.

За прошедший год Моссовет прирезал к участку брошенные или конфискованные дачи и теперь тут вольготно расположился детский легочный санаторий, совмещенный со школой. Вон, детишки младшей группы как раз кидаются снежками, а две воспитательницы пытаются направить их веселье в сторону от хрупких оконных стекол.

Каркнула ворона, снова навела на печальные мысли. Ничего, «у гробового входа младая будет жизнь играть»… Ладно, пора домой.

По просеку к нам, тихо урча мотором, подкатился вциковский АМО, но к звуку его движка в последние секунды примешался такой же, более высокий – все ближе, ближе… Через минуту со стороны Поперечного показался второй автомобиль, охранники напряглись, а мой водитель сдвинул машину вперед, прикрывая нас от чужака.

Нет, не чужака – авто из кремлевского гаража тормознуло на обочине и выпустило из своих недр посыльного.

– Молния, международная для товарища Скамова! – отсалютовал он, отдавая пакет.

Что там еще стряслось, что не могло подождать возвращения? Я разорвал конверт и прочитал «Сегодня утром в Эрматингене, кантон Тургау, скончался Вальтер Ратцингер».

Вот и Зубатова нет, первого, к кому я пришел в этом мире и единственного, кто знал мое истинное происхождение… Такими темпами скоро соратников и не останется…

Перед глазами как живые встали Кропоткин, Зубатов, Лебедев и Собко, картинка дрогнула и сперва раздвоилась, а потом расслоилась на десяток однотонных. Сердце дало перебой и сжалось, и я, чувствуя, что мне не хватает воздуха, оперся на плечо охранника, успев подумать, что откуда пришел, туда и ухожу.

Парк плыл и переливался, деревья прорастали сквозь деревья, в глазах сверкали вспышки и мелькали силуэты… Дышать. Дышать. Вдох носом, живот, ребра, плечи, резкий выдох, чтобы толкнуть сердце, концентрируемся на дыхании, дышать… Неужели все? Столько еще не сделано…

Дышать. Дышать.

Эпилог

Лето 1959