Предсказание

Носач издал победный вопль, когда увидел содержимое коробок. Все трое засмеялись и принялись молотить друг друга по спинам.

Я догадался, что в коробках лежало что-то более интересное, чем змеи или пирожные.

Глава 18

Они вынесли из хранилища шестнадцать коробок, спустили их вниз по лестнице, загрузили на ручную тележку, уже полностью освобожденную от взрывчатки. Коробки были из гофрированного картона, со съемными крышками, в такие при переезде обычно упаковывают книги.

— Более трех миллионов наличными, — сообщил нам Панчинелло, когда предложил подняться на ноги и повел к ручной тележке.

Я вспомнил его слова: «Банк не такой уж большой, чтобы кто-нибудь решил его ограбить».

— Здесь не так много наличных, как в большинстве банков крупных городов, но не так уж и мало, — продолжил Панчинелло. — Этот банк — один из центров министерства финансов по сбору истертых банкнот. Все банки изымают истертые банкноты из обращения Двенадцать округов каждую неделю присылают сюда изъятые банкноты и получают взамен новые, только что отпечатанные.

— Две трети денег в этих коробках — истертые банкноты, а треть — новые, — вставил Носач. — Значения это не имеет. Все обладают одинаковой покупательной способностью.

— Мы просто отсосали немного крови из капиталистической пиявки, — сказал Кучерявый. Метафора получилась слабенькой из-за физической усталости. Его вьющиеся мелким бесом волосы, намокшие от пота, уже не торчали во все стороны.

Панчинелло взглянул на часы.

— Нужно побыстрее сматываться, чтобы нас не разнесло на куски вместе со зданиями.

Кучерявый и Носач покинули подвал банка первыми, один тащил за собой, а второй толкал ручную тележку. Лорри и я последовали за ними, Панчинелло замыкал колонну.

В потайных подземных тоннелях Корнелия Сноу половина толстых свечей уже сгорели чуть ли не до основания, так что света заметно убавилось. Тени накрывали все большую часть потолка и стен, с твердым намерением стереть последние световые пятна.

— Сегодня, — сказал Панчинелло, когда мы приблизились к перекрестку, где правый поворот привел бы нас обратно в библиотеку, — я наконец-то оправдаю ожидания отца, пусть раньше мне это не удавалось.

— Дорогой, нельзя так недооценивать себя, — повернулась к нему Лорри. — Ты же к десяти годам прекрасно разбирался в стрелковом оружии, ножах и ядах.

— Он этого не оценил. Ему хотелось, чтобы я стал клоуном, величайшим клоуном всех времен, звездой, но у меня нет такого таланта.

— Ты еще молод, — заверила его Лорри. — Успеешь многому научиться.

— Нет, он прав, — откликнулся Носач. — Такого таланта у мальчика нет. И это действительно трагедия. Его отец — сам Конрад Бизо, то есть он учился у лучшего из лучших, но не может даже как следует шлепнуться на зад. Я люблю тебя, Панч, но это правда.

— Я не обижаюсь, Носач. Давно уже это признал.

На перекрестке мы не повернули ни направо, ни налево. Теперь я уже сориентировался. Впереди лежал «Дворец Сноу», перед которым я припарковал свою «Шелби Z», по другую от банка сторону городской площади.

— Я выступал на манеже с Панчем, — заговорил Кучерявый, — когда он исполнял наши самые простые трюки, вроде «Нога в ведре» или «Мышь в штанах». Никто бы не смог их запороть…

— Но мне это удалось, — твердо заявил Панчинелло.

— Зрители над ним смеялись, — сообщил нам Носач.

— Разве им не положено смеяться над клоуном? — спросила Лорри.

— Смех не был добрым, — вздохнул Панчинелло.

— На самом деле, мисс, смех был злым, — уточнил Носач. — Зрители смеялись над ним, а не над его номером.

— Да разве можно заметить разницу? — удивилась Лорри.

— Да, леди, — ответил Кучерявый. — Если ты — клоун, то можно.

И пока мы шли под Центральным квадратным парком, я думал о том, как изменилось поведение этих двух мужчин. Враждебности поубавилось, они стали более разговорчивыми. Лорри теперь называли мисс или леди.

Может, три миллиона долларов улучшили им на строение. Может, Панчинелло переговорил с ними, объяснил, кто я такой, и теперь они считали нас не заложниками, а, скажем, почетными клоунами.

А может, они намеревались отправить нас в расход через несколько минут и предпочитали стрелять в людей, с которыми у них установились теплые отношения. Стараясь поставить себя на место социопата, я спросил себя: «Действительно, какое это удовольствие — убивать совершенного незнакомца?»

Увлекшись самобичеванием, Панчинелло признался:

— Однажды вместо ноги в этом чертовом ведре у меня застряла голова.

— Звучит забавно, — заметила Лорри.

— В том, как он это сделал, не было ничего забавного, — заверил ее Носач.

— Зрители заулюлюкали, — Панчинелло покачал головой. — В тот вечер они прогнали меня с арены.

Таща за собой ручную тележку, которую сзади толкал Носач, Кучерявый сказал:

— Ты хороший парень, Панч. И это главное. Я бы гордился тобой, будь ты моим сыном.

— Спасибо, Кучерявый. Я тебе очень признателен.

— Да и что хорошего в том, что ты — клоун? — спрашивал Носач, похоже, самого себя. — Даже когда люди смеются вместе с тобой, они смеются над тобой. Вот и вся радость.