Предсказание

«Ненависть, Мезьер, и это в ваши годы? Ненависть плохо вяжется с возрастом любви».

«Монсеньер, я одержим ненавистью и хочу мстить. И я пришел спросить совета у мадемуазель де Сент-Андре».

«У моей дочери?»

«Да, но поскольку ее у себя нет…»

«Как видите…»

«То спрошу совета у вас».

«Говорите же, дитя мое».

«Монсеньер, — продолжал я, — я страстно полюбил одну молодую…»

«В добрый час, Мезьер! — рассмеялся маршал. — Расскажите же мне о вашей любви; слова любви столь же естественны для уст юношей вашего возраста, как естественно для весны, что в садах распускаются цветы. А та, кого вы так страстно любите, отвечает вам взаимностью?»

«Монсеньер, я даже не претендовал на это. Она была настолько выше меня и по рождению и по судьбе, что я лишь обожал ее от всего сердца словно божество и едва осмеливался поцеловать подол ее платья».

«Так это придворная дама?»

«Да, монсеньер», — запинаясь, ответил я.

«И я ее знаю?»

«О да!»

«Хорошо, так с чем же вы пришли, Мезьер? Ваше божество собирается выйти замуж, стать женой другого, и это вас тревожит?»

«Нет, монсеньер, — ответил я, осмелев от гнева, пробудившего во мне эти слова, — нет, женщина, которую я люблю, не собирается выходить замуж».

«А почему?» — спросил маршал, окинув меня беспокойным взглядом.

«Потому что женщина, которую я люблю, открыто стала любовницей другого».

При этих словах, в свою очередь, встревожился маршал.

Он побелел как смерть и, сделав шаг вперед, обратил ко мне тяжелый, цепкий взгляд.

«О ком вы собирались говорить?» — спросил он надломленным голосом.

«Ах, монсеньер, вы прекрасно знаете, о ком! — воскликнул я. — Лишь полагая, что в этот час вы ищете помощника для собственной мести, я собирался говорить с вами о своей».

В этот момент явился капитан гвардии.

«Молчите! — обратился ко мне маршал. — Если вам дорога жизнь — молчите!»

Затем, поскольку маршал пришел к выводу, что еще разумнее, будет, если я удалюсь, он заявил:

«Уходите!»

Я понял, или мне показалось, что я понял. Если бы с королем случилось какое-нибудь несчастье, если бы повинным в этом оказался я и если бы капитан гвардии увидел маршала разговаривающим со мной, он оказался бы скомпрометированным.

«Хорошо, монсеньер, — ответил я, — ухожу».

И я проскользнул в одну из дверей, ведущих к черному ходу, чтобы не столкнуться с капитаном гвардии ни в коридоре, ни в прихожей.

Однако, выйдя и исчезнув из поля зрения маршала, я сейчас же остановился; затем на цыпочках вернулся к двери, отворил ее и приложил ухо к портьере, единственному препятствию, не позволяющему мне видеть происходящее, но зато не мешающему слышать.

А теперь, монсеньер, судите сами, до какой степени я был потрясен и возмущен!

Оказывается, господину де Сент-Андре прислали патент на губернаторство в Лионе!

Маршал же принял должность и почести с покорностью признательного верноподданного, а офицеру было поручено сообщить о милостях, оказанных отцу любовником дочери!

Стоило тому выйти, как я одним прыжком выскочил из укрытия и встал лицом к лицу с маршалом.

Не помню, что я ему сказал, не помню, какими оскорбительными словами клеймил этого отца, торговавшего собственной дочерью, только помню, что после отчаянной схватки, когда я искал смерти, жаждал ее, меня скрутили, связали и руками лакеев позорно высекли розгами!

Сквозь слезы, а точнее, через кровавую пелену, заслонившую мне свет, я увидел маршала, смотревшего на меня из окна своих апартаментов, и тогда я дал страшную клятву: этот человек, распорядившийся высечь розгами того, кто готов был отомстить за него, — этот человек умрет только от моей руки.

Не знаю, от горя или гнева, но я погрузился в забытье.

А когда пришел в себя, то обнаружил, что свободен, и вышел из Лувра, повторяя про себя только что данную страшную клятву. Монсеньер! Монсеньер! — продолжал паж все более неистово, — не знаю, верно ли то, что я всего лишь ребенок: моя любовь и моя ненависть заставляют меня думать нечто противоположное. Но вы же мужчина, вы же принц! Так вот, я еще раз говорю вам то, что я уже сказал: маршал умрет только от моей руки́!

— Молодой человек!

— И не за те оскорбления, что он мне нанес, а за те, что он охотно принял.

— Молодой человек, — повторил принц, — а вам известно, что подобная клятва — это святотатство?

— Монсеньер, — произнес паж, целиком погрузившись в родившиеся у него мысли и словно не слыша слов принца, — монсеньер, Провидение явило мне чудо, позволив первым по выходе из Лувра увидеть именно вас; монсеньер, я предлагаю вам свои услуги; наша любовь была сходна, пусть даже наша ненависть различается, монсеньер; во имя нашей общей любви умоляю вас считать меня одним из ваших покорных слуг; моя голова, мое сердце, мои руки принадлежат вам, и при первой же возможности я вам докажу, что меня нельзя обвинять в неблагодарности. Вы согласны, монсеньер?

Принц на мгновение остановился и задумался.

— Так как же, монсеньер, — вновь с нетерпением спросил молодой человек, — вы принимаете предложенную в ваше распоряжение жизнь?

— Да, — заявил принц, взяв обе руки молодого человека в свои, — но при одном условии.

— Каком же, монсеньер?