Представление должно продолжаться

– Иду, уже иду, – Люша помахала Светлане рукой. – Ване привет передавай. Все-таки он, получается, меня всегда по-честному привечал. И я его люблю. И не забудь позавтракать – там небось сейчас пусто вполне, бандиты-то наши все к Лехе на чердак сбежались…

И враз исчезла, оставив Светлану посреди большой комнаты, где уже не было ни мебели с полосатой обивкой, ни часов и зеркала в резных кленовых листьях. Только печные изразцы, хоть и немного обколотые с угла, были по-прежнему празднично ярки.

* * *

Дневник Люши.

Я никогда не подумала бы, что когда-нибудь стану умолять кого-то не уходить. Тем более, Кашпарека. Особенно Кашпарека – человека, рожденного и выросшего в дороге.

Однако умоляла: останься! С тех пор, как Ботя поступил в Университет на естественно-научный факультет (он там самый младший, но его зачислили по результатам собеседования и представленным научным работам) и уехал учиться, ты – единственный, с кем Атька хоть как-то сообщается, кого слышит и на кого реагирует. Останься хоть еще на несколько месяцев!

– Я не могу больше прятаться от властей по амбарам и чуланам, как мышь под веником, – сказал мне Кашпарек. – Простите меня все, но я должен идти.

Взял на руки Агату и долго-долго смотрел на нее. Мне вдруг показалось странное: совершенно правильно было бы сейчас отдать эту девочку ему, бродячему артисту – без родины, без дома, без судьбы, без души. Она стала бы его домом, судьбой и душой. Он бы чудесно воспитал ее. Тем более что Оля дочку по видимости не очень-то любит и даже с девочками-колонистками проводит больше времени, чем с ней…

Но все-таки это было бы слишком даже для меня.

– Куда же ты теперь пойдешь, Кашпарек? – спросила Феклуша.

– Велика страна Россия, из края в край долго идти.

Выскочила из-за пазухи марионетка, картинно прижала тряпичную руку к отсутствующему сердцу. –

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,

Молодеет душа.

И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,

Не дыша.

Снится – снова я мальчик, и снова любовник,

И овраг, и бурьян,

И в бурьяне – колючий шиповник,

И вечерний туман.

Сквозь цветы и листы и колючие ветки, я знаю,

Старый дом глянет в сердце мое,

Глянет небо опять, розовея от края до края,

И окошко твое.

Этот голос – он твой, и его непонятному звуку,

Жизнь и горе отдам,

Хоть во сне твою прежнюю милую руку

Прижимая к губам.

(стихи А.Блока)