Представление древнерусского человека о мире, о месте Руси в нём (СИ)

Иларион настойчиво выдвигает вселенский, универсальный характер христианства ("благодати") сравнительно с национальной ограниченностью иудаизма ("закона"). Подзаконное состояние при Ветхом завете (иудаизме) сопровождалось рабством, а "благодать" (Новый завет) - свободой. "Закон" сопоставляется с тенью, светом луны, ночным холодом; "благодать" - с солнечным сиянием, теплотой. Время Ветхого завета символизирует образ рабыни Агари, время Нового завета - свободной Сарры. Подобная наглядность способствует лучшему пониманию достаточно сложной мысли автора. Она вносит художественный элемент в научные богословские изыскания, что делает произведение интересным и лёгким по восприятию. Но всё-таки это научно-философский труд, что подтверждают постоянные ссылки автора на Священное Писание.

Изначалие божьего промысла ("И Бог изначально хотел и думал сына своего послать в мир и тем явить благодать") перекликается у Илариона с понятием закономерности исторического процесса. Конфликт крещения "благодатного" и обрезания "законного" породил отделение христианской церкви от иудейской. "Благодать" сменила "закон" правомерно, и эту правомерность объясняют цели данных религиозных систем: "У иудеев - совершенствование, у христиан - спасение. Совершенствование - в этом мире, спасение - в будущей жизни". Отсюда неизбежно возникает мысль об объединяющей роли христианства. Иларион неоднократно повторяет её, как бы подготавливая читателя к той части своего произведения, где он будет говорить об истории христианства на Руси. "Спасение же у христиан, благое и щедрое, простирается на все края земли", "И Христова благодать всю землю обняла, покрыла её, как вода морская" и "Прежде в одном Иерусалиме кланялись Богу, ныне по всей земле".

Однако здесь немаловажное значение придаётся и национальному моменту. "Закон" имел временное и ограниченное значение, "благодать" же вводит всех людей в вечность. Ветхий завет был замкнут в еврейском народе, а Новый имеет всемирное распространение. Иларион приводит многочисленные доказательства того, что время замкнутости религии в одном народе прошло, что наступило время свободного приобщения к христианству всех народов без исключения; все народы равны в своём общении с богом.

Далее следует восхваление бога, неотъемлемая часть всех богословских трактатов. Иларион раскрывает и анализирует двойную сущность Христа-богочеловека ("... один из Троицы в двойном естестве - Бог и человек"). В деяниях Христа опять же усматривается проявление закономерного и справедливого конца "закона": "И сами напророчествовали свою погибель... Так и стало. Пришли римляне, пленили Иерусалим и разбили его до основания. Иудейство с тех пор пало, и закон, как вечерняя заря, угас, и рассеяны были иудеи по странам, чтобы зло не пребывало вместе". Эта достаточно своеобразная трактовка падения Иерусалима содержит также исторические сведения: завоевание его в 63 г. до н.э. Помпеем и разрушение римлянами в 66 г. н.э.

Мысль о том, что не народ израилев стал наследником новой веры, подкреплена цитатой из Библии: "Подобает благодати и истине сиять на новых людях, ибо "не вливают, - по слову Господню, - вина нового благодатного учения в мехи старые, в иудействе обветшавшие, - если прорвутся мехи, то вино прольётся"".

Переходя ко второй части своего произведения, Иларион в религиозном свете рисует исторический путь Руси, как та "спотыкалась" на пути язычества и как пришло к ней "человеколюбие Божие", т.е. христианство. Здесь звучат и патриотические настроения автора, гордость за свою родину: "Ведь не в слабой и безвестной земле владычествовали, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырёх концах земли". Это заявление отнюдь не было безосновательным. Выход Руси с принятием христианства на внешнеполитическую арену в качестве равного сильнейшим государства, активная внешняя политика Святослава и тонкая дипломатия Ярослава Мудрого действительно сделали Русь сильной страной и опасным соперником для соседей. Приближенный к княжескому двору Иларион не мог не знать всех политических тонкостей, но в задачу этого произведения не входило их описание, а потому он ограничился короткой, но уверенной похвалой.

Органическим переходом от второй части к третьей служит изложение средневековой богословской идеи, что каждая из стран мира имела своим просветителем одного из апостолов (13). Однако Руси не посчастливилось в этом отношении, ибо бог берёг её до последнего часа. Далее приводятся сведения о жизни Владимира - "внука старого Игоря, сына славного Святослава", и следует небольшой рассказ о Святославе. То, как Владимир пришёл к мысли о крещении, описывается с чисто канонических позиций: "и воссиял разум в сердце его, чтобы понять суетность идольской лжи и обрести единого Бога".