Предвестник землетрясения

— Люси, что случилось? Заболела? Ты еще ни разу ни дня работы не пропустила. — Она на миг задумалась. — Держу пари, даже уроки ни разу не прогуливала.

Это правда. Не прогуляла в школе ни дня, даже ради похорон Ноа.

— Не могу прийти на этой неделе на работу. Это невозможно.

Последовала пауза. Она знала меня достаточно хорошо, чтобы не задавать вопросы, сыплющие соль на рану.

— Ладно. Тебе нужно что-нибудь?

Да, мне нужно было многое, но я не знала, как это назвать, как попросить.

— Нет, не нужно. Спасибо.

Я задернула шторы и заперла дверь. Легла спиной на деревянные половицы, прикрыла глаза.

* * *

День-деньской машины приезжали на заправочную станцию и уезжали. Заправщики кричали, жестами направляя автомобили посетителей к колонкам. Я слушала нескончаемое урчание двигателей, перемежаемое людскими голосами.

И оставалась более или менее в том же положении три дня. Порой выбиралась в ванную или кухню, но в основном лежала на полу, слушая заправку. Порой мой холодильник казался шумнее легковушек и фургонов, порой я не слышала его вовсе.

Не ведаю, спала я вообще в те дни и ночи или лежала без сна. На полу меня удерживало вовсе не отчаяние или горе. Я не чувствовала ровным счетом ничего. Полная и безупречная пустота. У меня были возлюбленный и подруга. Теперь ни того ни другой. Они похитили у меня каждый себя и другого. Тут уж ничего не поделаешь, вот я ничего и не делала. Не могу поверить, бросая взгляд задним числом из полицейского участка в свою квартиру на протяжении этих трех суток, что намеревалась лежать там вечно, до беспамятства или смерти. Наверное, я чего-то ждала, но не знаю, чего именно. Я больше не собиралась говорить ни с Лили, ни с Тэйдзи.

На четвертый день зазвонил телефон. Я позволила ему трезвонить все утро. Я знала, что это Лили — никто не станет набирать номер насколько часто, если находится на работе, — но не могла набраться духу выдернуть шнур телефона из розетки. Мне хотелось знать, что она пытается поговорить со мной, хоть я и не даю ей добиться успеха. Вечером я вышла из дома в сторону станции. У меня не было на примете никакой цели или маршрута, но я уже не могла оставаться в квартире, где телефон ныл, как голос Лили.

Я шагала и шагала всю ночь. От Готанды я направилась к следующей станции на линии Яманотэ, следуя против часовой стрелки. Дорога до Осаки была тише и темнее, только дома и никакого неона. Я была рада оказаться на улице, позволив свежему воздуху пощипывать мое одеревеневшее тело. Но когда я остановила шаги в Осаки, то снова подумала о Лили и Тэйдзи, о платке и мороженом, переходивших из рук в руки, о том, как они бросили Люси на скалах. Я продолжила шагать, потому что пока я двигалась, мои мысли шевелились проворнее, несколько теряя отчетливость, способность причинять свежие раны. Я обнаружила, что следую вдоль железнодорожных путей до следующей станции, а потом до следующей.

* * *

Прибытие на каждую станцию становилось для Люси своего рода возвращением на родину, потому что она знала их так хорошо, проживала разные зоны своей жизни в этих уголках города. Токио кольцом окружают двадцать восемь станций, двадцать восемь бусин в ожерелье. Для меня каждая всегда была уникальным драгоценным камнем. На Симбаси я миновала старый паровоз, у которого однажды ждала Нацуко, прежде чем мы сели на очередной поезд до Одайбы. Там мы кружились в маленькой капсуле на огромном чертовом колесе, смотрели на Радужный мост и Токийскую башню, промышленные предприятия и серое море. На станции «Юракутё» я пробежалась пальцами по закопченным кирпичам железнодорожных арок. Под этими широкими дугами приткнулись маленькие ресторанчики. Мы с Бобом время от времени встречались в каком-нибудь из них, чтобы поужинать. Он спрашивал моего совета по всем аспектам своей жизни. По-моему, только из-за моего беглого японского он приписывал мне несвойственные знания и проницательность, но я всегда старалась, как могла. Над пряными китайскими блюдами он поведал мне о своем плане стать рок-звездой, хоть и знал, что в сорок один уже поздновато. Исповедовался, что стоматологическая терапия, скрестившая наши дорожки, включала косметические процедуры именно с этой целью. Я ни разу не слыхала, как он поет, так что в тот день ничего посоветовать не смогла.

На станции «Токио» поезда приходили и уходили то и дело. Здесь скрещивается много железнодорожных путей, неотличимых друг от друга, — ряды безымянных солдатиков, уложенных плашмя в коробку. Я даже не догадывалась, какие из них принадлежат Яманотэ, но когда пути снова разошлись, последовала инстинкту, и чутье меня не обмануло. Следующая вереница огней и платформ принадлежала Канде.