Предводитель маскаронов

«Владик, а чем вы по жизни занимаетесь? Таланты у вас есть какие-нибудь?», — так я спрашивала Владика, когда первый раз его увидела, красавчика охренительного лысого. «Я, сударыня, музыку сочиняю. Ещё я танцевать люблю!». «И где вы сударь танцуете? В каких таких местах?». «Я обычно в клубах танцую. Как начну танцевать, так мне не остановиться. Танцую я так, что меня охранники выводят из клуба!». «За что?». «Они говорят, что я танцую неприлично! Выведут из клуба, а я продолжаю танцевать прямо на улице, и они на улице с ума сходят». «А можете показать мне, как вы так неприлично танцуете? Очень хотелось бы увидеть!». «Нет проблем!». Тут Владик стал так танцевать, с такой агрессией извиваться, высоко подпрыгивать, задирать ноги, изгибая их в коленах, будто это великий рок-музыкант танцует, или это сам Сатана танцует. Я залюбовалась. К тому же Владик был одет в удивительнейшую одежду. В зэковский фланелевый халат кофейно-молочного цвета, в коричневую клеточку, с номером на сердце. Это был халат, который Владик спёр в театре, где шла постановка про ГУЛАГ. Там работал какой-то друг Владика, и вот какой-то лишний сценический костюм Владику перепал. Очень стильная вещица. Владик в этом халате был аки тать. Пляшет, полы развеваются! Хотя танцевать Владику было трудно — в коридоре метр шириной и два длиной. Я бы на месте охранников тоже бы с ума сошла… «Владик, вам надо плясать так за деньги на дискотеках перед многотысячной толпой. Или в кино сниматься». Владик посмотрел на меня каким-то кротким, коротким взором, который я не поняла.

(((((((((

— А дети? Какой из тебя Влад отец? Ты же сам как дитя.

— С детьми я нашёл общий язык. Юра твой — уже взрослый дядька, а с дядькой Митькой мы будем приятели.

В углу за холодильником стояла красная пластиковая палка. Это была ручка от соседской швабры. Когда Владик пришёл ко мне первый раз полгода назад, он стал гавкать на детей, шипеть на Китса, а эту палку прогрыз в двадцати местах. Это была крепкая, как ствол, палка. Владик скорчил ужасную морду, оскалил никотиновые свои, но крепкие зубы, и всю палку искусал за минуту, от чего она превратилась в безвольную тряпку, типа измочаленного тростника. Дети орали и гавкали на него, он на них. Митя со слезами на глазах пытался ударить Владика побольнее, норовил даже по яйцам. «Я этого дядьку Владика забью. Приёмчиками», — говорил он, пытаясь завалить огромного Владика на снег.

(((((((((((((

— А где мы будем жить? У тебя — коммуналка, куда влезает токмо диван. У меня ещё хуже — на 30 квадратных метрах четыре человека плюс гадкий, орущий по ночам тревожный кот. Не говорю уже о своей матушке, которая ни одному мужику на этой территории жить не позволит. Ты не представляешь, скольких она уже отсюда выжала.

— Можно снимать. При 1000 баксов отдавать одну сотню — это реально.

— А, кстати, не подкинешь ли ты мне немного бабосов. У меня они кончаются, а Юрка подросток, его надо мясом кормить.

— Нет, это исключено. Барабульки будут через месяц. До 5 августа — ни копейки не предвидится.

— Но ты же на что-то живёшь. Где твоя хвалёная 1000 баксов? Ты же каждый день пьян, приносишь пиво. Принёс бы лучше в дом мяса. Чая, кофе хорошего. Я же тебя по утрам пою и немного кормлю, перед твоим уходом на работу. Это неправильно.

— Если я буду давать тебе деньги, то получится, что я покупаю твою любовь. Нет, это неправильно.

— А если я тебя пою утром кофе — я что, тоже покупаю твою любовь, выходит, за чашечку говняного нескафе? Ну и дешёвый же ты, парень.

— Это другое.

Жадная, жаднющая скотина!

(((((((((((

На следующий день у Влада на руке был гипс. Он пьяный шёл домой, и во тьме споткнулся об недоложенную плитку на своей улице. Гастарбайтеры всё расковыряли к юбилею, изображая освоение денег, а после июня работы все забросили, всё так и валялось расковыренное. Ночью Влад держал свою лапку на весу. Когда я её нечаянно задевала, он стонал. Ему было больно. Он не вызывал у меня жалости. Я знаю такую породу людей. Они вечно имеют какие-то травмы. Любят ходить в бинтах. Чтобы их все жалели. Травма — это призыв о помощи и любви. Детская истерия. Ах, маменька, вы на меня не обращаете должного внимания, так вот вам — я умру, покалечусь, буду весь-весь в бинтах, злая маменька! Пронзить жирное маменькино сердце навылет. Почувствовать, что кто-то плачет по тебе и страдает. Дешёвый способ проникнуть в сознание другого.

— У тебя, пожалуй, патологическая связь с матерью. Она тебя затискала до смерти своей любовью. Твоя Мегера Фёдоровна, как ты её зовёшь, тебя, такого лба огромного, обстирывает. Готовит тебе еду, привозит в приятных мисочках, моет посуду. Прислуга. Она тебе показывает, что ты без неё жить не сможешь…

— Нее, всё не так. Я же жил без неё.

— Ну так а сейчас чего пользуешься её обслугой, чего не имеешь свой суверенный дом? С твоей зарплатой ты мог бы купить себе что-нибудь.

— Стимула нет. Вот поэтому я и хочу жениться. Ты будешь моей невестой, скажи? Да, это мучительно и ужасно — быть моей невестой. Я собственник. Что моё, то никому и никогда уже принадлежать не будет.