Преемники. От царей до президентов

В 1697 году, будучи уже зрелым человеком, князь отправился в заграничное обучение, побывал во многих европейских странах, где в отличие от большинства русских проявлял интерес не к "железкам", а к политике и философии. По свидетельству очевидцев, его библиотека была заполнена трудами западных политических мыслителей. Особое внимание Голицына привлекли книги известного немецкого юриста, историка и философа Самуэля Пуфендорфа.

Работы немецкого ученого знал даже Петр. Это был тот редчайший случай, когда реформатора всерьез заинтересовал гуманитарий. По распоряжению царя в России появились переводы двух трудов Пуфендорфа: "Введение в историю европейскую" и "О должностях человека и гражданина". Дело в том, что многое в идеях немца оказалось близко Петру Великому. Например, положение о том, что право должно сообразовываться лишь с законами разума независимо от догматов религиозных. Реформатор-"антихрист" был с этим полностью согласен.

Но еще привлекательнее для русских оказалось другое положение учения. Пуфендорф, глава моралистической школы рационалистов, был идейным оппонентом знаменитого Томаса Гоббса. Если из философской модели Гоббса вытекал приоритет обязанностей государства по отношению к человеку, то, по Пуфендорфу, главными оказывались обязанности гражданина по отношению к государству, а это вполне устраивало Петра и его последователей. Именно эта идея, начиная с петровских времен, крепко въевшись в психологию русского человека, во многом до сих пор определяет его менталитет, является источником силы и причиной слабости России.

Голицын поддерживал Петра, однако, глядя на реформы не только через призму учения Пуфендорфа, но и через призму европейских конституций, приходил к неутешительным для русских выводам. Князя, как заметил Ключевский, "тяготили два политических недуга… власть, действующая вне закона, и фавор, владеющий слабой, но произвольной властью".

Отсюда многозначительные слова Голицына во время дискуссии о престолонаследии насчет того, что помимо вопроса о выборах новой императрицы "надобно подумать и о себе также". Слушатели этот пассаж поначалу прозевали, и Голицын, когда вопрос о выборе Анны Иоанновны был решен положительно, к важнейшей для него теме возвращается вновь. "Выберем кого изволите, господа, — настойчиво напоминает он, — только, во всяком случае, нам надобно себе полегчить". И тут же предлагает "составить пункты и послать их государыне".

В конце концов условия договора с Анной Иоанновной участники совещания составили. Вот они:

Государыня обещает сохранить Верховный тайный совет в числе восьми членов и обязуется без согласия с ним не начинать войны и не заключать мира, не отягощать подданных новыми налогами, не производить в знатные чины служащих как в статской, так и в военной сухопутной и морской службе выше полковничьего ранга, не определять никого к важным делам, не жаловать вотчин, не отнимать без суда живота, имущества и чести у шляхетства и не употреблять в расходы государственных доходов.

Позже к этим пунктам добавили жесткую приписку:

А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!

Бытует любопытная гипотеза, что идею посадить на престол "слабую императрицу" Дмитрию Голицыну подсказал шведский опыт. Воцарение Анны Иоанновны действительно очень напоминает историю с вступлением на престол в 1718 году сестры Карла XII Ульрики Элеоноры. Там точно так же произошло избрание заведомо слабого кандидата с одновременным ограничением его полномочий. Шведский след обнаружен историками и в самих пунктах условий, предложенных "верховниками" Анне Иоанновне.

Выходит, что Голицын на самом деле проводил многоходовую комбинацию. Он целенаправленно остановил свой выбор на самом слабом из претендентов, уже имея в голове план ограничения полномочий Анны Иоанновны.

Со слабым кандидатом легче договориться. Рассуждения Голицына о "чистокровности породы" и "иноземных пороках" являлись лишь тактической уловкой. Князь прекрасно знал своих собеседников и играл с ними. Если бы Голицыну потребовалось убедить Тайный совет остановить выбор на Елизавете Петровне, то он наверняка говорил бы уже не об иностранной матери, а о великом русском отце. Просто князь справедливо посчитал, что для реализации его планов легче иметь дело с Анной Иоанновной, чем с Елизаветой Петровной. Добиться ограничения прав дочери Петра было тогда гораздо сложнее, чем подчинить дочь Ивана — курляндскую герцогиню, прозябавшую в провинции.