Преемники. От царей до президентов

Матушка мне сказала: "Ну, Николай, преклонитесь перед вашим братом: он заслуживает почтения и высок в своем неизменном решении предоставить вам трон". Признаюсь, мне слова сии было тяжело слушать… я себя спрашивал, кто большую приносит из нас двух жертву? тот ли, который отвергает Наследство Отцовское под предлогом своей неспособности… или тот, который, вовсе не готовившийся на звание, на которое по порядку природы не имел никакого права… и который неожиданно в самое тяжелое время и в ужасных обстоятельствах должен был жертвовать всем, что было ему дорого, дабы покориться воле другого! Участь страшная, и смею думать и ныне… что жертва моя была в моральном, в справедливом смысле гораздо тягче.

Замечу, что разговор происходил уже после того, как стали известны последняя воля Александра I, где он назначал своим преемником Николая, и официальное письмо Константина, где он отказывался от престола в пользу младшего брата. Человек, страстно стремящийся к власти, не дискутирует в подобной ситуации, а просто берет в руки скипетр.

Собственно говоря, на трон Николая Павловича, упорно сопротивлявшегося до последнего момента, возвели как раз декабристы. Последней каплей оказался не разговор с матерью — Николай продолжал и после него отказываться от императорской короны, — а секретные документы с информацией о разветвленном заговоре, которые попали в руки великому князю. Именно эта новость, ошеломившая царскую семью (умерший государь всю информацию о заговоре держал втайне даже от родственников), заставила наконец Николая Павловича в силу сложившихся чрезвычайных обстоятельств дать свое согласие занять российский престол. Думается, что если бы в эти тревожные дни Николай случайно оказался в Варшаве, а Константин, наоборот, в столице, то императором стал бы все-таки старший брат, а российская история сохранила бы имя не Николая, а Константина Палкина.

Оппоненты Николая I, аргументированно в целом критикуя его политику, почему-то считали своим долгом выставить в карикатурном свете и саму личность царя, изображая его человеком то крайне необразованным, то подловатым, то трусоватым, в чем немало грешили против истины. По понятиям своего времени он был пусть и не блестяще, но достаточно образован, вполне добропорядочен и, безусловно, храбр. Что доказал и 14 декабря 1825 года в Петербурге, и позже, в 1830 году, в Москве, охваченной жестокой эпидемией, регулярно посещая холерные палаты и госпитали. Риск был немалый, некоторые из его окружения в результате умерли, а сам царь заразился и тяжело болел.

Страсть делить исторических персонажей на "героев" и "злодеев", исходя из собственных политических пристрастий, грех вполне универсальный, а не только российский, но Николаю I, нужно признать, в этом смысле не повезло редкостно. Он оказался в самом эпицентре политического урагана, поэтому ему из всей многообразной палитры достались только два цвета: чернее черного и белее белого. На самом деле обе противоборствующие стороны были, конечно, полихромны. Обе они действовали, движимые любовью к России. Обе исходили из национальных интересов, просто понимали их совершенно по-разному.

Насколько тонким оказался в России слой последовательных сторонников декабризма, показали все дальнейшие события. Избавившись всего лишь от сотни наиболее решительных оппонентов, новый император получил в стране абсолютно пустынный, почти библейский политический ландшафт, который и начал застраивать и заселять по своему вкусу. Картину первых лет николаевского правления можно изобразить примерно так: "Россия была пуста, и тьма над бездною, и Император носился над водою. И сказал Император: да соберется народ православный в одно место, и да явится русский национализм. И стало так". Далее, как и полагается по сюжету, император начал творить себе подобных, то есть бюрократический аппарат, обязанный обеспечить стране райское существование. О том, что аппарату нужно "плодиться и размножаться", речь вслух не шла, но тут чиновники догадались и сами.

Забегая вперед, можно заметить, что вполне библейским оказался и финал николаевской эпохи. Запретные плоды с древа познания, несмотря на полицейский надзор, были сорваны. "И открылись глаза", и снова подросла оппозиция, и смутьянов изгнали из "рая". Русская политическая эмиграция началась как раз в те времена.